Онлайн книга «Гора трех скелетов»
|
Йованка замолчала, и я понял, что этой темы лучше не касаться. – А замуж ты как вышла? – В марте девяносто шестого меня нашел польский миротворческий патруль. Потом была клиника в Добое. Ромек приезжал ко мне. Привозил сладости, лекарства… Он подолгу сидел у моей койки. Это я помню… Да, у меня ведь помимо ранения было воспаление легких. Я была слабая, худая как щепка. За один шоколад можно было полюбить парня… – И ты полюбила его? При свете костра, в лесу, ночью, когда тебя окружает кромешная темнота и нет ближе существа на свете, чем человек, сидящий рядом с тобой, такие идиотские вопросы задаются сами, непроизвольно. Должно быть, это касается и ответов на них. Ответила Йованка легко, не задумываясь. – Не знаю, кажется, полюбила, – вздохнула она. – В любом случае мне было хорошо с Ромеком. Я была больна, очень больна, не знала, как жить дальше и стоит ли вообще жить… А он… он однажды взял и поцеловал меня, страшненькую такую. – Йованка прерывисто вздохнула. – Ну как же тут не полюбишь… Наверное, хлеб был черствый. Я поперхнулся и закашлялся. Йованка легонько стукнула меня кулаком по спине. – Я что-то не то сказала? Я энергичней замотал головой, утирая слезы. – Порядок. Мы же не дети. – Нет, ты, наверное, никак в толк не возьмешь, зачем я тебе все рассказываю. – Она даже не дала мне возразить. – Понимаешь, я ведь забеременела до больнички в Добое. Может, это хоть как-то поможет нам в поисках. Я ведь все время думаю об этом… о том, что случилось со мной в Боснии. Это же против всяких норм… – Каких норм? – Ну, наших, сербских. Он ведь католик, а я православная… Сербы не любят смешанных браков, нас мало, и все ненавидят нас… кроме русских. – Так уж и все… – Мусульмане и хорваты – точно!.. Ну вот. А я взяла и полюбила Ромека, да потом еще уехала с ним в Польшу. Настоящие сербки так не поступают, ведь правда же? – Не мне судить… Слушай, а откуда ты знаешь, что ты сербка? Йованка вздрогнула. Черные брови ее сошлись на переносице. – Знаю, – шумно выдохнув, сказала она. – Ну знаешь так знаешь. Я пошевелил угли в костре. Пламя осветило ближние кусты, мелкая зверушка испуганно прянула во тьму. Собеседница, покосившаяся на меня, куснула бутерброд с тушенкой и принялась задумчиво жевать. – С тобой мы тоже интересно познакомились. – Да уж. – Я заслонился ладонью от огня. – Ты не думай, я не бесстыжая. Это все из-за Оли. Все-все, что я делала после Боснии, – из-за нее. А уж когда она заболела… Лекарства в Польше такие дорогие. – Она тяжело вздохнула. – Надо было как-то зарабатывать на лекарства… В общем, я попробовала, как все: вышла на панель. Только путана из меня никакая. А тут еще один хам, я ему в глаз заехала… Такие вот дела… Ну, чего ты замолчал, скажи что-нибудь!.. Я с трудом проглотил непрожеванное. Сказать что-нибудь умное оказалось еще труднее. – Извини, пожалуйста, Марчин. – Я тебя?! За что? – Ну, хотя бы за то, что бутерброд плохо намазала. – Она виновато улыбнулась. – А ты извини за то, что жую. Человек, жующий бутерброд с говяжьей тушенкой, очень похож на идиота. Это я еще в армии заметил. У жующего уши шевелятся… Короче, не надо передо мной извиняться, я все понял. Если б у меня умирал ребенок… Я не знаю, что бы я сделал… – А что именно? – Знаешь, если бы понадобились деньги, я бы Национальный банк ограбил. Это ты хотела от меня услышать? – Спасибо. – Кушай на здоровье. Вздохнув, она положила в рот остаток бутерброда. – Вот такая мыльная опера: сербская девушка пускает в постель спасителя-поляка. – Небольшое уточнение: не совсем здоровая сербская девушка. – Это ты в мое оправдание или как? И на этот раз я не знал, что ей ответить. Хорошо, этого и не понадобилось: Йованка выплеснула остатки чая в костер, взяла мешочек с туалетными принадлежностями и, шелестя травой, скрылась во тьме. – Я нашла речку! – Бодрое заявление Йованки сопровождалось кастаньетным стуком зубов. Мокрая Кармен жалась к костру. С шорт капала вода, рубаха лепилась к телу. – Маленький руче-ечек. А спуск к нему крутой, нужно смотреть под ноги, там всякие корни. Я чуть шею себе не свернула. Груди у Йованки выпирали до такой степени откровенно… Нет, я не ханжа, не подумайте. Просто у некоторых женщин груди такие… выдающиеся. Я с трудом отвел глаза. – Ты что-то сказала? – Я сказала, что нашла, где можно умыться. Надеюсь, ты умываешься перед сном? – Таким тоном учительницы говорят с дефективными учениками. – А ты, я вижу, даже купаешься. – Я?! С чего ты взял. Я просто выронила полотенце. – Она помахала им, брызгая на меня. – Собственно, никакая это не речка: она вся в траве, в камнях. Так что будь осторожней… Вот теперь у меня был повод уставиться на нее, да еще вытаращить глаза. – Ну, с тобой не соскучишься! Ты возвращаешься из ночного леса, которого смертельно боишься, с ног до головы мокрая. Из одежды на тебе, извини, одни носки да кроссовки. И ты предлагаешь мне повторить твой подвиг?… То бишь умыться на ночь. И где? Там, где я запросто могу сломать ногу… – Или свернуть себе шею, – подхватила Йованка. – Вот-вот! Может, ты объяснишь мне, что все значит. И тут произошло очередное маленькое чудо: вместо строгой учительницы я увидел перед собой нашкодившую девчонку, двоечницу. Засопев, она опустила свои цыганские глазищи и принялась копать землю носком кроссовки. А потом так глянула на меня исподлобья… Господи, да после такого взгляда камень прослезится! – Прости! – За что, черт бы тебя побрал?! Мы начали смеяться. А потом она переодевалась в сухое, а я наливал ей кипяток в кружку. Небо было звездное; натягивало туман. – Ну вот и конец твоего первого рабочего дня, Марчин, – сказала вдруг Йованка. – Я должна тебе сто злотых. – А если я захочу натурой? – Раньше нужно было думать! – Между прочим, спальный мешок у меня один. – Ничего, у меня есть теплый свитер. – А у меня есть машина. – Не смеши. В твоей машине спать сможет только карлик. – Знаешь, что ты сейчас сделала? Ты унизила мое национальное достоинство, ты оскорбила польский автомобиль, гордость отечественного машиностроения. За это ты будешь ночевать в спальном мешке. – Но почему? Это ведь твой спальный мешок… |