Книга Гора трех скелетов, страница 37 – Артур Баневич

– Мельком. Она недолго была с отцом Ненадом. Я же говорил, она не наша, не местная. Черненькая такая, симпатичная. И совершенно ненормальная. Тут был еще такой слух: будто она, эта монашка, дочка отца Ненада. Только ведь ей было далеко за двадцать, а отцу Ненаду и сорока не стукнуло… Короче, сладкая парочка. Нашли друг друга. Мы посидели еще с полчасика. Соскучившийся по слушателям, Костас все говорил и говорил. А потом, когда Йованка вознамерилась еще разок повторить по пиву, пришлось и мне сказать свое слово.

– Обеденный перерыв, к сожалению, закончен, – сказал я сотрапезникам.

На том наш с Костасом Папастефану разговор и завершился.

Я уже начал закрывать свой лимузин на ключ, когда Йованка, стоявшая перед зданием с окнами, стекла которых были выкрашены белой краской, сказала вдруг:

– Это не та клиника.

– Что значит «не та»? Ты же сама сказала, что другой больницы в Добое нет.

– Но я была не здесь.

Как назло, замок не закрывался. Йованка растерянно смотрела по сторонам.

– Нет, то здание были пониже, и тут много народа.

– Может, ты лежала во флигеле… Фу, слава богу! – Ключ наконец провернулся. – Ну, пошли.

– Это большая больница, – покачала головой Йованка. – Та была меньше… Нет, я лежала в другом месте. Та больница была частная.

Похоже, лечебное заведение специализировалось не только на гинекологии. За решеткой, в садике, гуляли загипсованные мужики на костылях. В приемную мы вошли без проблем. Остановленная мной медсестра в разговор с Йованкой вступила охотно, но продолжалась беседа с минуту, не больше. Сердито мотнув головой, сестра милосердия ушла с поджатыми губами.

– Та-ак, она не будет искать в картотеке твою медкарточку, – догадался я.

Но Йованка меня словно бы не услышала. Как в воду опущенная, стояла она посреди коридора, глядя вслед ушедшей.

– Кажется, я все испортила, – сообщила она убитым голосом. – Я слишком много сказала ей.

– Что именно?

– Я сказала, что не помню, кто я, и тогда она спросила меня, как ты: «А "Отче наш" вы, милочка, помните?…»

– И ты?…

– И я ответила, что не помню. «Значит, вы не там себя ищете, – сказала медсестра. – Ищите у мусульман…» Господи, как же они ненавидят друг друга! Ты видел ее глаза?

– И больше ничего она тебе не сказала? Есть тут другая больница?

– Тогда вроде бы не было… Но совсем другое здание, я помню.

Идя к машине, я впервые усомнился в успехе нашего предприятия. Ну что, черт побери, мы можем найти, если даже той ее лечебницы отыскать не в состоянии.

– Попробуем с другого конца, – хмуро сказал я. – Поищем тех, кто привез тебя в Добой.

– Где? В полбате?… Хочешь поговорить со своим Ольшевским?

В общем, испортила она, может быть, и не все, но мое настроение точно. Да еще замок: теперь он не хотел открываться.

– И окна! – пробормотала Йованка. – Там были совсем другие окна, стрельчатые, с решетками…

– Что ты сказала?

– А за окнами было здание, недалеко. Жилое здание. Я помню, как Роман мучился, не мог задернуть занавески. Цветные такие… Они смотрели из того здания.

Ключ, слава тебе, господи, провернулся. Я облегченно вздохнул.

– Цветные, говоришь? В клинике?… – Я мягко взглянул на нее. – Ты ведь была тяжелораненая, больная. Ты ничего не путаешь?

– Там был дом, – уперлась Йованка. – И Ромек мучился с занавесками, потому что я стеснялась. И только когда у него получилось… я смогла с ним. – (Я открыл ей дверцу, и она села.) – И в Польше я стеснялась, просила закрыть окно. Спальня у нас была на втором этаже, окнами в сад, подсматривать могли одни птицы, а я все равно стеснялась… Так что не надо мне про амнезию, окна я помню. И простыни… Я ведь была беременна, боялась перепачкать простыни. Вот видишь, сколько я помню… Только не смейся, пожалуйста.

– А я и не смеюсь, – тихо сказал я, осторожно тронув ее ладонь, лежавшую на колене.

Йованка вздрогнула.

– Не знаю, – нерешительно сказала она, – может, это и не имеет значения. Та медсестра сказала, что здесь абортов не делали. Было другое место… У частника. И Ромек уверял меня, что я лежала в частной клинике… Ничего не понимаю.

– А почему сестра вспомнила про аборты?

– Почему? Я спросила, где еще в Добое лечили людей, и она сказала, что было такое место, куда ложились сербские женщины, опозоренные мусульманами… Все! Больше ни о чем не спрашивай меня.

– Тогда поехали, – вздохнул я.

От здания остались часть закопченного фронтона и груды кирпича, заросшего кипреем. И – вот уж чудо! – пожар, скорее самый обыкновенный городской пожар, чем следствие обстрела, пощадил табличку у главного входа.

– Я правильно понял – это что-то связанное с гинекологией?

– Да, – кивнула Йованка. – Но где окна? Ни одного окна нет.

Я поднялся на кучу мусора. За остатками стены было все то же безрадостное пепелище, украшенное поставленной на попа ржавой кроватью с дырявой панцирной сеткой.

– Была клиника, и нет ее, – констатировал я.

Соседние дома стояли неподалеку: виллы, две двухэтажные пригородные виллы сразу же за яблоневым садом клиники, не тронутого пожаром.

– Кажется, это было здесь, – прошептала Йованка. – Яблони цвели, я помню, я точно помню…

Яблоки были крупные, еще не успевшие одичать. Я съел одно и сорвал парочку для Йованки, но когда оглянулся, у стены ее уже не было. Не было ее и на улице, куда я выбрался, весь перепачканный сажей. Я пошел вдоль пожарища, по чисто выметенному тротуару. За углом, на соседней улице, послышались голоса. Говорили женщины и одной из них была Йованка. Разговор внезапно прервался, и сначала я услышал запах Йованки, а потом ее саму, вылетевшую из-за угла.

– Ты?! – испугалась она. – Как ты меня нашел?

Я пожал плечами:

– Но я ведь детектив… И пожалуйста, не делай так больше. Это не Польша, это Босния…

– Да кому я нужна! – махнула рукой Йованка. Лоб у нее был наморщен, лицо озабоченное.

– Не ты, так твои деньги.

– Деньги, – усмехнулась моя работодательница. – Я осторожная, я никогда не ношу с собой сумочки. Она в машине. Пошли.

И мы пошли. Я не стал ни о чем расспрашивать Йованку, да и она не спешила делиться полученной информацией. Я дал ей яблоко, и она сочно хрумкала им. Светило почти по-летнему яркое солнце. Оглянувшись на нас, проехал пацан на велосипеде. Дорогу перебежала кошка, и, что характерно, не черная, обыкновенная серая кошка…

Я взялся за дверную ручку своего верного «малюха», и сердце у меня оборвалось. Ключ, который я достал из кармана, был уже ни к чему: дверь малолитражки была не заперта.