Книга Последнее королевство, страница 22 – Бернард Корнуэлл

– Они будут ждать появления новых лазутчиков, – ответил я.

Мне не хотелось, чтобы Рагнар тоже валялся под городской стеной.

– Вождь должен вести за собой людей, – сказал Рагнар. – Нельзя требовать, чтобы другие рисковали жизнью, если сам не готов рискнуть своей.

– Давай я пойду, – предложил я.

Он засмеялся.

– Какой же вождь поручит мужскую работу мальчишке?

– Я англичанин, – проговорил я. – Они не станут подозревать английского мальчишку.

Рагнар улыбнулся.

– Если ты англичанин, откуда нам знать, скажешь ли ты правду, когда вернешься?

Я схватился за молот Тора.

– Я скажу правду, – заверил я. – Клянусь. К тому же я теперь датчанин! Ты сам говорил! Ты говорил, что я датчанин!

Рагнар посерьезнел и опустился на колени, чтобы заглянуть мне в лицо.

– Ты правда датчанин? – спросил он.

– Я – датчанин, – повторил я – и в тот момент не лгал.

Иногда я не сомневался, что я нортумбриец, тайно бродящий тенью среди датчан, но на самом деле был в смятении. Я любил Рагнара как отца, обожал Равна, боролся, играл, состязался с Рориком, когда тот бывал здоров, и все они считали меня своим. Я просто был выходцем из другого племени. Существовало три главных племени северян: датчане, норвежцы и шведы. Рагнар говорил, что есть и другие, например геты, но не мог сказать, чем именно племена северян отличаются от прочих. А вот сейчас он вдруг засомневался во мне.

– Я датчанин, – настаивал я. – И кто сгодится лучше меня? Я же говорю на их языке!

– Ты еще мальчик, – ответил Рагнар, и я подумал, что он откажет мне, но ему начинала нравиться эта затея. – Никто не станет подозревать мальчика, – продолжил он.

Некоторое время Рагнар пристально смотрел на меня, потом поднялся и бросил взгляд на обезглавленные тела. На отрубленных головах сидели вороны.

– Ты уверен, Утред?

– Уверен.

– Пойду спрошу братьев.

Он так и сделал, и, должно быть, Ивар и Убба согласились, потому что мне разрешили пойти.

Когда стемнело, ворота открыли, и я выскользнул в ночь.

"Наконец-то, – подумалось мне, – я стал Движущейся Тенью!"

Но на самом деле задание не требовало сверхъестественных способностей, потому что лагерные костры мерсийцев и англосаксов освещали мне путь.

Рагнар посоветовал обогнуть главный лагерь и выяснить, нет ли способа зайти сзади, но вместо этого я отправился прямиком к ближайшим кострам за поваленными деревьями, служившими англичанам защитной стеной. За этим темным заслоном виднелись тени часовых вокруг лагеря.

Я волновался. Многие месяцы я тешил себя мыслью о скедугенганах и вот стал одним из них, но в темноте рядом с обезглавленными телами мое воображение рисовало в таком же виде меня самого.

Зачем я это делаю? В глубине души я знал, что могу прийти в лагерь, сказать, кто я такой, и попросить защиты у Бургреда или Этельреда, но я говорил Рагнару правду. Я вернусь и расскажу, что видел. Я дал клятву, а клятва – серьезная вещь для мальчишки, особенно подкрепленная угрозой божественной расплаты. Однажды придет время решать, с кем я, но это время пока не наступило, и я полз через темное поле, ощущая себя маленьким и жалким; сердце часто колотилось в груди, душа трепетала от важности задания.

На полпути к вражескому лагерю я вдруг ощутил, как волосы на моем затылке зашевелились. Мне показалось, будто за мной следят; я развернулся, прислушался, присмотрелся, но не увидел ничего, кроме темных теней в ночи. Как заяц, метнулся я в сторону и снова прислушался: на этот раз кто-то точно шагал по траве.

Я ждал, всматривался, но ничего не увидел и пополз дальше, пока не добрался до заграждения. Снова подождал, не услышал сзади ничего – и решил, что мне почудилось.

Я тревожился, а вдруг не смогу перебраться через мерсийский завал, но беспокойство оказалось напрасным: мальчишке раз плюнуть пробраться между ветвями большого поваленного дерева. И я это сделал, медленно и беззвучно, и побежал в лагерь, где меня почти сразу остановил часовой.

– Ты кто? – зарычал он.

Я увидел, как блестит в свете костра нацеленное прямо на меня копье.

– Осберт, – назвал я свое прежнее имя.

– Ребенок? – присмотревшись, изумился он.

– Ходил пописать.

– Какого черта, почему бы тебе не делать это рядом со своей палаткой?

– Хозяин не велит.

– Кто твой хозяин?

Копье опустилось, часовой разглядывал меня в неровном свете костра.

– Беокка, – сказал я. То было первое имя, пришедшее мне на ум.

– Священник?

Я удивился и засомневался, но потом кивнул, и это убедило часового.

– Так возвращайся к нему, – велел он.

– Я заблудился.

– И нужно было идти писать рядом с моим постом! – возмутился он, затем махнул рукой. – Тебе туда.

И я открыто пошел через лагерь, мимо костров, мимо небольших шалашей, в которых храпели воины. На меня гавкнула пара собак. Заржали лошади. Где-то звучала флейта и пел мягкий женский голос. Искры летели от догорающих костров.

Часовой указал мне туда, где стояли западные саксы: я догадался, что это именно они, потому что над большой палаткой, освещенной огромным костром, развевалось знамя с драконом. За неимением лучшего я пошел к той палатке. Я высматривал лестницы, но ничего не увидел.

В одном из шалашей плакал ребенок, в другом стонала женщина, несколько человек пели у костра. Один из них увидел меня и окликнул, но когда понял, что я просто мальчишка, махнул рукой, веля проходить.

Я был уже недалеко от большого костра, который горел перед входом в палатку с драконом. Обогнув ее, я нырнул в темноту за палаткой, подсвеченной изнутри свечами или лампой. Два воина стояли перед входом, изнутри слышались голоса, но никто не заметил, как я скользнул в темень, все еще высматривая лестницы. Рагнар сказал, что их сложат кучей либо в самом центре лагеря, либо с краю, но я ничего не увидел. Зато услышал рыдания.

Скрытый от света костра, я стоял позади большой палатки и, судя по вони, рядом с отхожим местом. Осторожно выглянув, я увидел на открытом месте между кучей дров и палаткой рыдающего коленопреклоненного человека: он молился и время от времени бил себя в грудь кулаками. Я был поражен и даже напуган, но все-таки лег на живот и пополз в темноте, как змея, чтобы рассмотреть все поближе.

Человек стонал, словно от боли, и воздевал руки к небу, а потом тянул вперед, будто молясь земле.

– Пощади меня, Господи, – услышал я его слова, – пощади. Я грешен.