Книга Бледный всадник, страница 54 – Бернард Корнуэлл

— Эофер — мой человек, — похвастался Хасвольд, — он посылает стрелы туда, куда я велю.

Лучник кивнул.

— Твой король желает, чтобы был построен мост, — сказал я. — Мост и укрепления.

— Король? — Хасвольд оглядел деревню. — Я не знаю никакого короля. Если здесь и есть какой-то король, так это я.

Он подавился смехом, а я окинул взглядом местных жителей и увидел одни только хмурые лица. Никто не разделял веселья Хасвольда.

«Они несчастливы с таким старостой», — подумал я.

Возможно, Хасвольд понял, о чем я думал, потому что внезапно разозлился и отшвырнул прочь девочку-новобрачную.

— Оставь нас! — крикнул он. — Убирайся!

Я ушел и вернулся на островок поменьше, туда, где скрывался Альфред и умирал Эдуард.

Энфлэд сказала, что Алевольд убедил Альфреда пожертвовать одной из своих самых драгоценных реликвий — пером голубя, которого Ной выпустил из ковчега. Алевольд разрезал перо на две части, одну вернул королю, а вторую спалил на сковороде и, когда перо превратилось в пепел, размешал его в чашке святой воды, после чего Эльсвит заставила сына все это выпить. Ребенка завернули в овечью шкуру, потому что ягненок был символом святой великомученицы Агнессы.

Но ни перо, ни овечья шкура не помогли. Мало того, ребенку стало еще хуже. Теперь Алевольд над ним молился.

— Дело дошло до соборования, — пояснила Энфлэд. Она глядела на меня со слезами на глазах. — Скажи, Исеулт может помочь?

— Епископ этого не дозволит, — ответил я.

— Не дозволит? — возмущенно воскликнула она. — Конечно, ведь не его сын умирает!

Но в конце концов все-таки призвали Исеулт. Альфред вышел ей навстречу из хижины, и Алевольд, почуяв ересь, последовал за ним.

Эдуард снова закашлялся, и этот звук казался ужасным среди вечерней тишины. Альфред вздрогнул, услышав его, потом спросил, может ли Исеулт вылечить его сына.

Вместо этого она повернулась и посмотрела вдаль, туда, где луна поднялась над болотным туманом.

— Луна прибывает, — сказала она.

— Тебе известно лекарство? — умоляюще спросил Альфред.

— Растущая луна — это хорошо, — спокойно заключила Исеулт, потом повернулась к нему: — Но за все нужно платить.

— Проси что хочешь! — воскликнул Альфред.

— Да не мне платить, — ответила Исеулт, раздраженная его непониманием. — Просто всему на свете есть цена. Жизнь за жизнь! Другой человек должен будет умереть взамен!

— Ересь! — вмешался Алевольд.

Я сомневался, что Альфред понял эти слова Исеулт, а может, ему было все равно, что она имела в виду: король просто ухватился за последнюю надежду.

— Ты сможешь вылечить моего сына? — требовательно спросил он.

Исеулт помедлила, потом кивнула.

— Есть способ, — сказала она.

— Какой способ?

— Мой способ.

— Ересь! — настаивал Алевольд, но Энфлэд так взглянула на него, что епископ пристыженно замолчал.

— Ты будешь лечить моего сына прямо сейчас? — спросил Альфред у Исеулт.

— Завтра ночью, — ответила она. — На это требуется время. Сперва нужно сделать кое-что. Если малыш доживет до завтрашнего заката, я смогу помочь. Ты должен привести его ко мне, как только взойдет луна.

— А сегодня ночью нельзя? — умоляюще спросил Альфред.

— Завтра, — твердо проговорила Исеулт.

— Завтра день святого Винсента, — сказал король, как будто это могло помочь.

Ребенок каким-то образом пережил ночь; а назавтра, в день святого Винсента, Исеулт пошла со мной на восточный берег, где мы набрали лишайника, лопуха, чистотела и всяких других трав. Мы с трудом отыскали все это, пройдя раза три мимо каждого растения, потому что стояла зима и все они съежились и сделались незаметными. Исеулт заставила меня также нарезать веток терновника, разрешив пустить в ход нож, потому что колючки явно были не так важны, как лишайники и травы. Работая, я постоянно поглядывал вдаль — не появятся ли датчане, но даже если те и патрулировали край болота, ни одного из них в тот день мы не увидели.

Было холодно, порывистый ветер трепал нашу одежду. Поиски растений, которые требовались Исеулт, заняли очень много времени, но наконец ее сумка была полна, и я перетащил ветки терновника к островку, а потом — в хижину, где она велела мне выкопать в полу две ямы, пояснив:

— Они должны быть глубиной в рост ребенка и находиться друг от друга на расстоянии твоего предплечья.

Исеулт не сказала мне, зачем нужны ямы. Она явно была подавлена и чуть не плакала. Повесив чистотел и лопух на балку под потолком, моя возлюбленная истолкла лишайник и омелу, смочив их собственной слюной и мочой, и нараспев произнесла над деревянной миской длинные заклинания на своем языке.

Всем этим она занималась очень долго, а иногда, чтобы немного отдохнуть, обессиленно присаживалась в темноте за очагом и раскачивалась взад-вперед.

— Я не знаю, получится у меня или нет, — один раз подала голос Исеулт.

— Ну, хотя бы попытайся, — попробовал я ее подбодрить.

— Но если не получится, они возненавидят меня еще больше, — ответила она.

— Что за глупости! Чего бы этим людям тебя ненавидеть.

— Да потому, что они считают меня грешницей и язычницей.

— Так вылечи ребенка, — сказал я, — и они тебя полюбят.

Я не смог выкопать ямы такой глубины, какой требовалось Исеулт, потому что грязь стала еще жиже: уже через пару футов ямы наполнялись солоноватой водой.

— Сделай их пошире, — приказала она, — такими широкими, чтобы в них мог присесть ребенок.

Я сделал, как было велено, а потом Исеулт заставила меня соединить обе ямы, пробив отверстие в мягкой земляной стене, которая их разделяла. Это следовало сделать осторожно, чтобы уцелел земляной свод туннеля между двумя ямами.

— Вообще-то это все неправильно, — сказала Исеулт, имея в виду не то, что я делал, но те колдовские чары, которые собиралась пустить в ход. — Ведь взамен обязательно кто-то умрет, Утред. Где-то умрет другой ребенок, чтобы этот остался жить.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— Потому что мой брат-близнец умер, когда я родилась, — ответила Исеулт, — и ко мне перешла его сила. Но если я использую эту силу, он достанет меня из темного мира и заберет свою силу назад.

Сгустилась тьма, а мальчик все продолжал кашлять, хотя мне казалось, что теперь кашель звучал слабее, как будто жизнь уже еле теплилась в маленьком теле. Алевольд по-прежнему молился. Исеулт присела на корточки в дверях нашей хижины, глядя на дождь, а когда подошел Альфред, махнула ему рукой, велев уйти.

— Мой сын умирает, — беспомощно сказал король.