Книга Бледный всадник, страница 72 – Бернард Корнуэлл

Рагнар, казалось, на время забыл о моей клятве. Вместо этого он рассказывал о том, что случилось в Нортумбрии, о том, как наши враги, Кьяртан и его сын Свен, ограбили Дунхолм и о том, что теперь эти двое не осмеливаются покидать крепость, опасаясь мести Рагнара. Они взяли в плен его сестру и, насколько мой друг слышал, все еще держали ее у себя. Мы с Рагнаром когда-то поклялись их убить. Он не знал ничего о Беббанбурге, кроме того, что мой дядя-предатель до сих пор жив и все еще владеет этой крепостью.

— Когда покончим с Уэссексом, то отправимся на север, — пообещал мне Рагнар. — Вместе — ты и я. Мы явимся с мечами в Дунхолм.

— Да будет так: мы явимся с мечами в Дунхолм, — повторил я, поднимая свой кувшин с элем.

Я выпил не так уж много и совершенно не захмелел. И вот, сидя там, я думал, что одной-единственной фразой мог бы покончить с Альфредом навсегда. Мог бы предать его, мог бы притащить короля к Гутруму и стать свидетелем его смерти. Гутрум простил бы мне даже оскорбления в адрес своей покойной матери, если бы я отдал ему Альфреда — и таким образом с Уэссексом было бы покончено, ибо после Альфреда не нашлось бы человека, ради которого собрался бы фирд. Я мог бы остаться с Рагнаром, мог бы заработать еще больше браслетов, мог бы прославиться, и обо мне рассказывали бы везде, куда вели свои длинные суда северяне, — и достичь всего этого было так просто: достаточно было произнести одну-единственную фразу.

Признаться, той ночью в придворной церкви Сиппанхамма я испытал огромное искушение.

Хаос может принести огромное веселье. Спрячь все мировое зло за дверь и скажи людям, что они никогда, ни за что на свете не должны ее открывать, — и дверь обязательно будет открыта, потому что в разрушении кроется истинная радость.

В один из моментов, когда Рагнар разразился смехом и так хлопнул меня по плечу, что оно заныло, я почувствовал, что роковые слова готовы сорваться с моего языка.

«Это Альфред», — произнес бы я, указав на него, — и весь мой мир изменился бы, и не стало бы Англии. Однако в самый последний миг я передумал и сдержался.

Брида спокойно наблюдала за мной, и, поймав ее проницательный взгляд, я подумал об Исеулт.

«Через год или два, — подумал я, — Исеулт станет похожа на Бриду».

Они были красивы одинаковой дикой красотой, обе были темноволосыми, и в их душах тлел один и тот же огонь.

«Если я сейчас заговорю, — подумал я, — то Исеулт погибнет, и этого я не переживу».

И еще я подумал об Этельфлэд, златокудрой дочери Альфреда. Я знал, что малышку возьмут в рабство, и понимал, что отныне, где бы ни собрались в изгнании возле своих очагов уцелевшие беглецы-саксы, они станут проклинать мое имя. Я навеки стану Утредом Нечестивым, человеком, уничтожившим целый народ.

— Ты, кажется, что-то собирался сказать? — спросила Брида.

— Что в Уэссексе еще никогда не бывало такой суровой зимы.

Она пристально посмотрела на меня, но, похоже, поверила, что я хотел сказать именно это. Потом Брида улыбнулась.

— Скажи, Утред, — заговорила она по-английски, — если ты думал, что Рагнар погиб, зачем же тогда ты сюда пришел?

— Потому что не знал, куда еще деваться, — ответил я.

— И поэтому пришел сюда? К Гутруму, которого ты смертельно оскорбил?

Поскольку я никак не ожидал, что они знали об этом, то почувствовал укол страха. И ничего не ответил.

— Гутрум говорил, что жаждет твоей смерти. — Брида снова перешла на датский.

— Да ну, это он не всерьез, — вмешался Рагнар.

— Еще как всерьез, — настаивала Брида.

— Так я и позволю ему убить Утреда, — заявил Рагнар. — Какое счастье, что теперь ты здесь!

Он снова хлопнул меня по спине и гневно посмотрел на своих людей, будто давая понять — пусть они только осмелятся выдать меня Гутруму. Никто не двинулся с места, но датчане все уже были пьяны, и некоторые из них почти спали.

— Теперь ты здесь, — продолжала Брида, — однако еще не так давно ты сражался за Альфреда и оскорблял Гутрума.

— Я направлялся в Дефнаскир, — сказал я, как будто это все объясняло.

— Бедный Утред, — проговорила Брида. Ее правая рука ласкала черно-белую шерсть на загривке Нихтгенги. — А я думала, ты у нас теперь герой саксов.

— Это еще почему?

— Ты же убил Уббу.

— Альфреду не нужны герои, — проговорил я достаточно громко, чтобы он меня услышал, — ему нужны только святые.

— Так расскажи нам про Уббу! — потребовал Рагнар.

И я описал, как погиб Убба. Датчане — любители послушать о сражениях — захотели узнать каждую деталь. Я выдал им превосходную историю, превратив Уббу в великого героя, который почти уничтожил армию восточных саксов. Я сказал, что он сражался как бог, что он разбил «стену щитов» своим огромным топором. Я описал, как горели корабли, как дым плыл над полем битвы, словно облако из преисподней, и поведал, как очутился лицом к лицу с Уббой во время его победоносного наступления. То была неправда, конечно, и датчане это прекрасно знали. Я не просто случайно столкнулся с Уббой, я искал его, но, когда рассказываешь историю, всегда щадишь свою скромность, и слушатели, зная этот обычай, одобрительно закивали.

— Я никогда еще не испытывал такого страха, — сказал я и поведал, как мы сражались: Вздох Змея против топора Уббы, который изрубил в щепки мой щит.

Потом я правдиво описал, как Убба поскользнулся на внутренностях погибшего человека. Датчане у огня огорченно вздохнули.

— Я перерезал Уббе сухожилия… — Тут я рубанул левой рукой по локтю согнутой левой, чтобы показать, куда именно ударил. — А потом сразил его.

— Он принял смерть достойно? — спросил кто-то тревожно.

— Как настоящий герой, — ответил я и рассказал, как опустил топор на голову Уббы, чтобы тот мог отправиться в Валгаллу. — Его смерть была очень достойной, — закончил я.

— Убба был славным воином, — сказал Рагнар.

Теперь он был пьян. Не то чтобы вдребезги пьян, просто человек устал. Огонь угасал, и тени в западной части церкви, где сидел Альфред, становились все гуще.

Были рассказаны и другие истории, огонь погас, несколько свечей оплыли. Люди вокруг спали, а я все сидел, пока Рагнар не улегся и не захрапел. Я выждал еще некоторое время, наконец все вокруг уснули, и только тогда вернулся к Альфреду.

— Теперь пойдем, — сказал я.

Он не спорил.

Никто, казалось, не заметил, как мы вышли в ночь, тихо прикрыв за собой дверь.

— С кем это ты говорил? — спросил Альфред.

— С ярлом Рагнаром.

Он озадаченно остановился.

— А разве этот человек не был среди заложников?

— Вульфер его пощадил, — ответил я.