Онлайн книга «Парижские тайны»
|
— Будьте спокойны, сегодня же вечером напишу своему покровителю; завтра вы сообщите мне его адрес, и письмо будет отправлено. До свидания, еще раз благодарю вас, вы настоящий человек! — До свидания, господин Жермен, пойду к своей ватаге оборванцев, ведь я теперь староста... Научу их ходить по струнке, кто не послушается, пусть пеняет на себя! — Когда я думаю, что по моей вине вы должны будете жить среди этих негодяев! — Ну что ж тут особенного? Ничем не рискую, они не посмеют напасть на меня. Господин Родольф меня научил. Никакая потасовка мне не страшна. И Поножовщик последовал за надзирателем, а Жермен вошел в кабинет начальника. Он был поражен, увидев там Хохотушку. Хохотушка была бледна и взволнована, с влажными от слез глазами. И все же она улыбалась... Лицо ее выражало радость, ликование. — У меня для вас хорошая новость, — объявил начальник Жермену. — Судебные власти объявили, что вы ни в чем не виноваты. За отсутствием виновности, в соответствии с гражданским кодексом, я получил приказ немедленно вас освободить. — Что вы говорите, сударь? Неужели это возможно! Хохотушка хотела что-то сказать, но так волновалась, что не смогла промолвить ни слова, умоляюще сложив руки, она лишь утвердительно кивнула головой Жермену. — Мадемуазель пришла сюда вслед за тем, как я получил приказ освободить вас, — продолжал начальник. — Она принесла мне рекомендательное письмо от весьма высокопоставленного лица. Прочтя его, я убедился, что она предана вам; проявляла трогательную заботу во время вашего пребывания в тюрьме. Вот почему я охотно послал надзирателя разыскать вас, надеясь, что вы и мадемуазель будете счастливы, выйдя их этих стен. — Это сон... так бывает только во сне, — сказал Жермен. — Какое благородство! Простите, огромная радость и изумление лишили меня дара речи, я не могу должным образом поблагодарить вас... — Я так же, господин Жермен, не нахожу слов, — сказала Хохотушка, — судите сами о моем счастье: когда я рассталась с вами, меня встретил друг Родольфа, он ждал меня. — Опять Родольф! — удивленно заметил Жермен. — Да, теперь можно вам рассказать, тогда все станет ясно. Мэрф сообщил мне, что Жермен свободен. «Вот письмо к начальнику тюрьмы, — сказал он, — когда вы придете туда, у него уже будет приказ освободить Жермена, и вы сможете его увести». Я не верила своим ушам, однако же все так и вышло, взяла фиакр, приезжаю сюда... и теперь фиакр ждет нас. Трудно описать счастье влюбленных, когда они вышли из тюрьмы Форс, и тот чудный вечер, который они провели в комнатке Хохотушки. В одиннадцать часов Жермен вышел из дому, чтобы снять для себя скромную квартиру. Изложим кратко практические и теоретические принципы, которые мы попытались оспорить, описав эпизод из тюремной жизни. Мы были бы счастливы, если б нам удалось доказать: неразумность, вред и опасность содержания заключенных в общих камерах... Несоразмерность, существующую в оценках и наказаниях различных преступлений (домашняя кража, кража со взломом) и некоторых правонарушений (злоупотребление доверием)... Наконец, показать материальную неспособность бедных классов пользоваться гражданским кодексом. Глава XIII.
НАКАЗАНИЕ
Мы вновь поведем читателя в контору нотариуса Жака Феррана. Благодаря обычной болтливости его служащих, почти беспрерывно занятых обсуждением все более заметных странностей своего хозяина, мы расскажем о событиях, происшедших после исчезновения Сесили. — Держу пари на сто су против десяти, что если дело так пойдет дальше, то наш метр более месяца не протянет, подохнет, как комар. — Во всяком случае, после того как служанка, похожая на эльзаску, покинула его дом, он него остались только кожа да кости. — Какая уж там кожа! — Послушай-ка! Значит, он был влюблен в эльзаску, раз он так высох после того, как она уехала. — Хозяин — влюблен? Просто смех! — Напротив... Он, больше чем когда-либо, возится с попами! — И примите еще во внимание, что наш кюре — надо отдать ему справедливость, человек уважаемый, — уходя, сказал сопровождавшему его аббату (я сам это слышал): «Восхитительно! Жак Ферран — идеал милосердия и щедрости...» — Так сказал кюре? Сам кюре? И чистосердечно? — Что сказал? — Что наш хозяин — идеал милосердия и щедрости, что во всем мире другого такого не сыскать... — Я сам это слышал... — Тогда я больше ничего не понимаю. Наш кюре считается, как говорят, настоящим пастырем, и заслуженно. — Это так, о нем надо говорить серьезно и почтительно. Он добрый и милосердный, второй Синий Плащ [138] , а когда такое говорят о человеке, этим все сказано. — И сказано немало. — Бедняки всей душой почитают его как истинного священника. — Тогда я продолжу свою мысль. Когда кюре что-нибудь говорит, ему надо верить, поскольку он не способен лгать; а все-таки поверить, что наш хозяин милосерден, великодушен, я никак не могу, хоть убейте. — Здорово сказано, Шаламель! Здорово! — В это можно поверить только как в чудо. — Ферран великодушен! Да он способен с любого шкуру содрать. — Но все же, господа, сорок су на завтрак он нам выдает! — Ну и что? Это ничего не доказывает. Мелочь! — Да, господа, а с другой стороны, старший клерк сказал, что патрон в течение трех дней перевел огромную сумму в банковские билеты и что... — Что? — Ну, расскажи! — Тут кроется тайна. — Тем более... Какая же тайна? — Дайте слово, что никому не расскажете. — Клянемся жизнью наших детей. — Пусть моя тетка Мессидор станет продажной шлюхой, если я проболтаюсь хоть словом! — А теперь вспомним, как торжественно говорил король Людовик Четырнадцатый венецианскому дожу, обращаясь к придворным: Коль в тайну клерк был посвящен, Ее вмиг выболтает он. [139] — Да ну тебя, Шаламель, с твоими поговорками! — Смерть Шаламелю! — Пословицы выражают мудрость народа; потому я требую, чтобы ты открыл нам свою тайну. |