Онлайн книга «Дети Робинзона Крузо»
— Давайте шевелите задницами! — потребовал Икс. — Надолго меня не хватит! * * * Лже-Дмитрий, нахмурившись, смотрел на Миху-Лимонада. Он судорожно пытался понять, что происходит. Одинокая мелодия и все другие звуки затихли. Лже-Дмитрий слушал оглушающую тишину. И в этой тишине прозвучал ошеломленный завороженный голос: — Я вижу... Вижу! Какая красота, — Лже-Дмитрий с ужасом осознал, что его губами говорит Слизняк, но не смог его заглушить. — Я вижу бабочек. Лицо Лже-Дмитрия словно сковала каменная маска: — Молчи, — хрипло произнес он. — Нет. Теперь ты не сможешь заставить меня исчезнуть. Я вижу их. Бабочки на Михиной ладони расправили крылышки, и их невозможно стало различить — был только свет, ослепительный, обжигающий свет. Казалось, он и был той самой небесной синевой, что пульсировала, наполняла, ежемгновенно творила сферу, и была ярче этой синевы. — Они здесь, — восхищенно прошептал Слизняк. — Как красиво... Здесь. Все вместе. — Молчи! — с трудом выкрикнул Лже-Дмитрий. Опять на лице отразилась эта шизофреническая двойственность, мучительная борьба. Но Слизняк теперь и вправду не собирался исчезать. — Ты хотел знать, что он сюда пронес? — услышал Лже-Дмитрий и не смог бы с достоверностью сказать, чего в голосе Слизняка было больше — усмешки, торжества или горечи. — Что он уже делает? Жертва. Слизняк умолк. Что-то неправильное, пугающе неправильное таилось в этом молчании. Лже-Дмитрий напряженно прислушался. Хмурая складка выступила на лбу, а губы скривились в привычном капризном изломе. Что-то с голосом Слизняка... Словно он жалел его. Словно... «Жертва»... (круг?) В глазах Лже-Дмитрия впервые мелькнул панический огонек. — Ты на что намекаешь? — осторожно поинтересовался он. Слизняк молчал. Лже-Дмитрий пошмыгал носом, с крыльев которого гроздьями свисали розовые пузыри, — это все уловки! — затем быстро обернулся. И увидел ее. Длинные волосы спутались и начали седеть; и морщины, трещины-морщины на прекрасном лице... Вот оно как — это все уловки, уловки Слизняка! Его посетила весьма удачная догадка: — В цепочке твоих рассуждений, — подмигнув, начал Лже-Дмитрий, — есть одно слабое звено. Дефект. — Он глубокомысленно осклабился, словно его слова должны были произвести ошеломляющий эффект, затем снова подмигнул непонятно кому. — Думаешь, я не знаю? Думаешь, так прост?! — Лже-Дмитрий колюче прищурился, и его глаза заблестели хитростью сумасшедшего. — Слабое звено: это место не принимает жертв! — Да, — моментально отозвался Слизняк, — кроме той, что игнорирует, делает невозможным существование самого этого места. Тишина. Лже-Дмитрий снова пугливо обернулся, и... Теперь она шла мимо, словно не видела его, словно... — Ты врешь! — завопил Лже-Дмитрий. — Вранье и подтасовка. Ты... — Да, — согласился Слизняк. — Вранье и подтасовка. Тебя обманывают. И голос, их общий голос, осекся. Хриплый стон со вздохом сорвался с краешка губ. Крысолов смотрел на Лже-Дмитрия. В раскрытой ладони выброшенной вперед руки ослепительное сияние начало меркнуть. Теперь и Лже-Дмитрий отчетливо видел бабочек. И кое-что еще: именно в это угасающее сияние, будто впитывая, обогащаясь им, легла сейчас рукоять кувалды. Измученное лицо Крысолова просветлело. Казалось, его кожа стала очень тонкой, словно светилась изнутри. И Лже-Дмитрий понял, что его защищало, что его берегло, и о какой жертве шла речь. — Круг? — прошептал Лже-Дмитрий. — Они сейчас умирают. И они здесь, — сказал ему на это Слизняк. * * * Никто не увидел, лишь, может, бабочки, сидящие на Михиной ладони, почувствовали, как дверь в комнату, где когда-то был сооружен алтарь с фотографией, дверь, за которой пропал Будда, бесшумно приоткрылась. Сейчас, в эту самую минуту, все печати оказались сорванными. * * * Лже-Дмитрий покачнулся, захлопал глазами и теперь уже в ужасе обернулся. Она действительно шла мимо. И не смотрела на него. Но не только потому, что он не справился и больше не принимался в расчет. А прежде всего потому, что позволил ей постареть, лишил их Приза, позволил морщинам и трещинам изъесть прекрасное лицо. Подчиняясь пугливому импульсу, Лже-Дмитрий быстро взглянул на сферу, будто что-то еще можно было спасти, будто хватаясь за последнюю соломинку. И вдруг увидел, как проступившее в небесной синеве сферы лицо Мадонны начало трескаться, расплываться, сменяясь лицом его отца. Строгим, хмурым, раздосадованным — он не справился, не смог сохранить ускользающее время, бездарно разбазарил все собранное по крупицам и переданное ему. И ни Креста, ни Нобелевской премии, даже психушки теперь не заслужил. И в тематический музей догадок Рафаэля теперь войдут другие, а его ждет лишь бесконечное наказание в унылой темноте детской, опостылевшей темноте чулана, из которого ему так и не удалось убежать. Лже-Дмитрий охнул, — короткий всхлип оборвал его стон, — и, поскуливая, бросился за ней. — Я-не-бесполезен, — ноюще кряхтел он. — Ведь я помог найти сбежавшего мальчика! Вот же он... Смотри! Мы сейчас... Мы заберем его! Не бесполезен... Миха-Лимонад смотрел ему вслед. И тогда Икс прошептал: — Только не оборачивайся... * * * Лже-Дмитрий остановился, когда Мадонна достигла Бумера. Грудой развороченного железа притихший полуавтомобиль-полусобака возвышался совсем рядом, и что-то... Нет, Мадонна не начала исчезать, но будто выцвела, и... Лже-Дмитрий, все так же поскуливая, уставился на нее. (вот что оказалось главным в музее догадок Рафаэля) Он — отыгранный материал. Она больше в нем не нуждалась. Теперь она сама могла спустить с цепи свою Шамхат. Но дело заключалось не только в этом. Сломанный китайский зонтик, которых было полным-полно в безвозвратные годы его юности, застегнутая на разные пуговицы аляповатая дырявая кофта, торчащие паклями седые волосы, сбитые на макушке под соломенную шляпку — все это ранило безупречный вкус бывшего антиквара. Так же, как и пугающий шепот, доносящийся из черной дыры беззубого рта: — Шам-х-ат! — как змеиное шипение. — Шамхат, пробудись! Найди сбежавшего мальчика. Лже-Дмитрий почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Дело уже было не в оскорбленном эстетическом чувстве, потому что змеиное шипение сменилось леденящим хохотом безумной старухи: — Сам отдашь! Са-а-ам! Найди, Шамхат! |