
Онлайн книга «Осени не будет никогда»
Хороший парень Зыков ни на что не обижался. Но у него из всех присутствующих был самый неважный результат. После козы он попробовал приласкать коккера, но собачка только истерически взвизгивала и жалась в угол, путаясь в длинных ушах… Зато у Жбана все получилось. Таксы целым выводком смотрели ему в лицо, словно вверяя свои судьбы странному русскому мужику с добрыми глазами. Потом был обед, а после другая группа животных, в другом вольере, поделенном на клетки. Кабаны, волк, две белки, барсук, скунс и карликовая пони, хрустящая яблочками-китайками. Слизкин в этот раз занимался маленькой лошадкой, а Зыкову вновь не повезло. Скунс пустил ему вонючую струю прямо в лицо, за что получил сильного пинка. Казалось, Василий Кузьмич ничего не видел такого, смотрел на Мозгина, который вновь нашел молчаливое согласие о партнерстве у волка, с тощими боками, но с таким крепким взглядом. Жбан забавлялся с белками, которые даже в рот к нему залезали, выискивая съестное… Мужик посмеивался, пока одна из самых ловких не сдернула коронку с зуба… Вечером ужинали, а когда потянуло ко сну, Василий Кузьмич вдруг произнес страшное: — Зыков отчислен! — За что? — обалдел тот. — Можете переночевать, а после завтрака на автобус! — За что?!! — оборотился ко всем весельчак. Но все потупили сытые взгляды в ламинированный пол, прекрасно зная, за что. Зыков сразу сник, не получив поддержки товарищей, сказал всем «до свидания» и пошел в комнату, где спал прошлую ночь с Чеботаренко, который, наверное, уже лежал в своей кровати на гражданке. А утром Зыкова уже не было на объекте 1932, зато во время завтрака завыл многочисленными децибелами сигнал тревоги, который заставил всех сорваться со своих мест и бежать за Василием Кузьмичем. То, что они увидели во дворе, где находились клетки с животными, повергло всех в тяжелый шок. Было такое ощущение, что в зверинце побывал десяток живодеров. Все животные были перебиты с особой жестокостью. Овчаркам посносили головы топором, который валялся здесь же, под ногами, окровавленный. Таксам просто свернули шеи, они лежали в лужах крови, словно спали. — А-а-а! — простонал Жбан, закрыв лицо руками. А у Слизкина даже стона не получалось, когда он глядел на гиену, череп которой был сплющен сучковатым поленом. Вырванный глаз, зарывшийся в опилки, казалось, смотрел укоризненно, с немым вопросом: «Зачем вы меня сюда из Африки притащили»? Лисица пропала из клетки вовсе, а красавица рысь лежала на спине, словно женщина, закусив краешек языка, с неживыми стеклянными глазами. Лишь только коза осталась в этом мире и истошно блеяла, расстроенная кровавыми пятнами на своих снежных боках. Лицо Василия Кузьмича было белее самого белого мрамора, когда он трогал кончиками пальцев расколотые черепашьи панцири. Все хотели было бежать в соседний двор, но капитан приказал возвращаться, пошел сам, в сопровождении двух прапоров. Через полчаса вернулся, с пустыми глазами и поникшими плечами. — Всех? — спросил Мозгин. Василий Кузьмич кивнул. — И пони?!. — не удержался Слизкин. — Всем отдыхать до завтра! — приказал капитан. Мужики до вечера просидели в столовой, обсуждая произошедшую бойню. — Ну, Зыков!.. — выдавил Жбан. — Сука! Передавил моих, как кутят! — Я бы его, — признался Мозгин. — Я бы его в отхожее место отправил жить. Китайцы так делали. Ноги, руки отрубали, слуха лишали, глаза выкалывали, оставляли только обоняние. Потом выхаживали обрубочек и помещали жить в сортир. Никаких контактов с внешним миром, только путем обоняния. Дыши, сколько хочешь! Все представили себе такое наказание, а впечатлительного Андрюшку чуть не стошнило. К ужину привезли Зыкова. У него заплыл синяком правый глаз, а губы разрослись до негритянских и кровоточили. — За что, ребята? — просипел он, показанный товарищам лишь на минуту. Ответа не получил, его утащили неизвестно куда. — А все зависть человеческая, — поставил диагноз Жбан. Все были согласны и надеялись, что с Зыковым произведут процедуры, описанные сообществу Мозгиным. В эту ночь засыпали особенно тяжело и мучились до рассвета кошмарами. А потом провыла слишком ранняя сирена, и мужики потянулись к выходу. Оказалось совсем рано. Земля еще не отпустила предрассветного тумана, трава была мокрой, а на деревянном чурбане сидел живодер Зыков и, обхватив голову руками, плакал. Слизкин подумал, что Зыкова сейчас расстреляют перед всеми, лишат жизни, отчего его неокрепшее сердце дрогнуло. Здесь же, в компании прапоров, находился и Стеклов. Он улыбался как-то странно, и Андрюшка подумал, что его простили и не отчислили. Может быть, он станет расстреливать Зыкова. Из тумана шагнул на всеобщее обозрение Василий Кузьмич и быстрым шагом подошел к плачущему Зыкову. Он присел перед ним на колени, взял за плечи и проговорил: — Прости! Прости, если можешь! Никто не понимал, что происходит, лишь Зыков теперь рыдал в голос. Капитан поднялся и оборотился к подчиненным: — Стеклов это. Шоковое известие для всех. Смотрели на улыбающуюся сволочь и думали, что через него мог невинный человек погибнуть. — Расстрелять! — высказался Жбан, переполненный, как пивная бочка пивом, эмоциями. — Я тебе расстреляю! — прикрикнул Василий Кузьмич. — В партизанском отряде, что ли? — Ну, бля, уроды! — с похабной улыбочкой выругался Стеклов. — Козлы вонючие! Я вам козу специально оставил, чтобы вы плодились и размножались! — Слизкин! — позвал капитан. — Я! — Хочешь ударить? — Нет, — не раздумывая, ответил Андрюшка. — Я не за самосуд! — Не бойся, парень! Мы его подержим! — Давай, Дрюча! — умолял Жбан. — Сказал — нет! — Можно, я? — вызвался Мозгин. — Увести! — скомандовал капитан. Прапорщики тотчас уволокли Стеклова в туман, а Василий Кузьмич вновь подошел к Зыкову. Тот уже не плакал, сидел камнем на пеньке. — Прости… — Потом обратился к мужикам: — Всем спать! — и тоже шагнул в туман. А мужики не расходились, собирались с духом. Все прошли мимо Зыкова, каждый похлопал несчастливца по плечу и произнес свое «прости». Конечно, Зыкова отправили на гражданку, по причине сломанной психики. Что стало со Стекловым, народ так и не узнал. Василий Кузьмич молчал и на приставания только морщился. После этого случая мужики были разобщены и посещали лишь теоретические занятия по подрывному делу. Сидели по шесть-восемь часов, прожевывая лекции о всевозможных взрывчатых веществах, о закладках и промышленных минах, о самодельщине и много еще о чем. Все это хозяйство показывали на экране со слайдоскопа, чтобы в мозгах отпечатывалось. После занятий ели, а потом чистили и скоблили от крови клетки. И так почти целый месяц. |