
Онлайн книга «Тарантул»
Может быть, поступал неправильно, но иного выхода не было. Я вспомнил девочку со странным именем Виолетта. Когда мы пили чай ночью на моей кухне, она пригласила меня в гости. В любой час дня и ночи. — А папа с мамой? — удивился. — Они уехали на заработки в Польшу, там у нас родственники, ответила, — я с бабулькой живу. — Ой, я бабулек боюсь, они могут так огреть шваброй или половником. — Не, она добрая, ласкает только оглоблей, — смеялась конопатая девчонка. — Тогда прийду, — пообещал. И вот решил сдержать свое слово. Домик был похож на теремок с островерхой крышей. В окне теплился свет — бабулька готовила оглоблю для ночного гостя? Я тук-тукнул по стеклу, покрытому крупными янтарными каплями. В светелке мелькнула быстрая тень — и дощатая дверь открылась. — Алеша, — проговорила девушка, не удивляясь. — А я тебя жду. — Как соловей лета, — проговорил я, заступая в незнакомый мир. Прости, что так поздно. — А я не сплю, — провела в комнату, на столе были разложены учебники. — Я на заочном, медицинском… — Молодец, — глянул в открытую книгу. — Брр, человек в разрезе, лиловый какой, жуть! Не страшно? — Привыкаешь, Алеша, — была не по возрасту домовита и спокойна. — Я сейчас приготовлю ужин, — и ушла. Она права, эта девочка. Привыкаешь. Ко всему привыкаешь. Особенно к этой убогой, затхлой и мучительной жизни. И кажется, что нет ничего милее, кроме нее. А мы все лишь клетка в огромном и неведомом мироздании. Страх смерти пугает и мало желающих переступить через порог, где начинается другая жизнь. Однако она есть, эта прочая жизнь, иначе тогда наше страдальческое пребывание здесь не имеет никакого смысла. Никакого смысла. Бессмыслица. — Алеша, — заглядывает в комнату Летта, — иди кушать. — Иду, — и вдруг ловлю себя на мысли, что э т о все уже было. Ей-Богу было, и эта полутемная комнатка, и тяжелая мглистая ночь, и запах жареной картошки, и я, поднимающийся из-за стола, и эта девушка в конопушках. Извини, — чешу затылок, как крестьянский холоп Алексашка сын Николашки-книжника, что из местечка Иваново-Ветрово. — А мы с тобой, паночка, не сходились. В другой жизни? — Было дело, как сейчас помню, — то ли шутила, то ли нет, смотрела открыто и весело. — Садись и ешь. Голодный, я знаю. — Откуда знаешь? — А у меня сердце-вещун, — засмеялась. — Летта, я серьезно. — И я тоже, — посмотрела на меня спокойным и все понимающим взглядом любви. — Ешь, а я пойду, постелю нам… — Нам? — подавился картофельными прожаренными лепестками. Чер-р-рт!.. — И, совсем заклинившись, задал совершенно идиотский вопрос. А бабулька-то где? Девушка засмеялась: не упоминай нечистого — прийдет, а что касается бабушки, то она уже почивает, старенькая. Потом дополнила: — Я хочу от тебя сына, — и ушла. А что же я? Остался сидеть на кухоньке дурак дураком, машинально жевал картошку и думал о том, что, вероятно, в этой невозмутимой и уверенной простоте и есть главный смысл нашего бытия. Не звать без нужды лукавого, любить тех, кто дал тебе жизнь, и желать родить себе продолжение свое. Да, вот заковыка: мной уже приобретен билет на полет в туннели смерти. И ничто, и никто не сможет заставить меня разорвать его, как лист бумаги, на котором кровью уже составлена опись нашей жизни. Об этом я и признался Летте, когда она вернулась на кухню. Ты знаешь, сказал, а я ведь уезжаю завтра вечером. Далеко-далеко и, боюсь, уже не вернусь. Далеко-далеко, переспросила, мыла тарелку. Да, и прошу не говорить маме. О ком, о нашем сыне? — Летта, — засмеялся, посадив её себе на колени, — ты как дева-Мария хочешь понести из воздуха. — Нет, я хочу от тебя, Алеша, — смотрела внимательным и просветленным взглядом. — И назову сына Алешей, ты не против? — Спасибо, — и пошутил. — А если будет дочь? — Я её назову Ю. Потом была ночь. И я знал, что это моя предпоследняя ночь. Так сложились обстоятельства. И здесь никто не виноват. Как можно обвинять лунный свет за то, что он светит, да не греет. Море за то, что оно соленое как суп. А людей за то, что они такие. Про меня и Ю все рассказала мама. Ох, мама-мама… И девочка Летта знала обо мне все. По-моему, даже в какую поездку я скоро отправляюсь. Запах её тела напоминал запах летнего скошенного луга и тихой реки, петляющей в прогретых вечных берегах. Потом в этом запах вторгся кисловатый и знакомый мне — запах крови и моря. — Что это? — успел спросить. — Дурачок, ты мой первый и единственный, — и затянула меня, как штормовая океанская волна бесстрашного пловца. Не помню, когда уснул и спал спокойным, без сновидений сном. Потом проснулся, будто от толчка. Девушка и мой сын в ней спали калачиком. Я укрыл их ватным стареньким одеялом и пошлепал на кухню пить воду. Там за столом, где я раньше сидел, находился… Сашка Серов, зябко кутающийся в серебристую фольгу. — Привет, Леха, — проговорил он. — Холодно у вас тут. — Тепло, Саныч, — пожал плечами. — Наверно, промерз в этом проклятом озерце… на всю оставшуюся жизнь… Зачем ты это сделал? — Что именно? — Ушел от нас. — Алеха, я же говорил: времена такие… Нет поэтам места под солнцем… Зачем тогда жить в этой жизни? — Есть другая, Сашка? — Есть, Алеха. Есть, это нельзя объяснить словами. Даже мой красный слог бессилен — скажу одно: там никто никого не убивает, там нет боли и крови, нет печали и страха. Там все другое. — Рай? — Это не рай, Алешка, это другая жизнь. Другая вечность, где нет этих коконов, — передернул плечами и фольга издала отвратительный металлический звук. — Там есть счастливые дети… Кстати, хочу тебя поблагодарить за помощь Антонио и сыну. — Ты о чем? — удивился я. — Ты Ваньку видел? — Видел… — И наконец понял. — Твой сын?.. Ах ты, сукин кот!.. Как же так, Саныч?.. Погоди-погоди… А как же дальнобойщик? — А ты его видел? — Не-е-ет. — Какие могут быть вопросы? — Тогда почему ушел? — Алеха, у тебя здесь своя война, у меня своя… была… — И вспомнил. — Почему я здесь? — Почему? — Помочь хочу… по силе своих возможностей… как ты пытался мне помочь… на озере… Помнишь? — Мне бы не помнить? — Добрый мой совет — вспомни мою веселую свадебку с Анджелой, которая так и не состоялась. — Было смешно, — согласился. — Я тогда так ужрался шампанским. — А некоторым было не до смеха. |