Онлайн книга «Серп языческой богини»
|
Узкое лицо с нечеловеческими чертами. Длинная шея. Покатые плечи. Руки-плети. – Не уходи, – просит ледяная красавица. – Там зима. Замерзнешь. – Похоже, что уже. Она смеется, тихо, ласково. – Ты же искал меня. А теперь бежишь. Куда? – Какая разница? – Ты прав. Совершенно никакой. Это статуя. Всего-навсего статуя, вырезанная из куска льда. Поставленная здесь, чтобы… у демонов своя логика. – Ты веришь в демонов? – Я верю в галлюцинации. С ними как-то не принято общаться. Опасно для душевного равновесия. И снова смех, от которого уши болят. Еще немного, и барабанные перепонки лопнут. – Полагаешь, что я – галлюцинация? – А кто еще? Далматов коснулся уха. На перчатке остались красные капельки. Кровь? В реальности, объективной, в которой нет ни камней, ни круга, ни статуи, он умирает. – У меня много имен. Выбирай по вкусу. Калма. Морана. Марь. Кроатон… Смерть. – Именно. Она делает шаг, оставаясь на месте. Но оказывается рядом. И руки ложатся на плечи, узкие ладони с длинными трехсуставчатыми пальцами. – Верни украденное. Губы неподвижны. И голос звучит внутри. – Если ты о камешках, то извини. Так получилось. У меня не было выхода… – Врешь! Ну да, бессмысленно врать собственной галлюцинации. – И мне не нужны камни. Пусть себе… украденное верни. Видишь? – Ладони ее пусты. Два слюдяных цветка. – Его забрали. – Кого? – Серп. – Серпа я точно не брал. Бред становился крепче, выдержанней, что, в общем-то, для бреда типично. – Ты – нет. Она – да. Заблудшее дитя. – Разве у смерти бывают дети? – Почему нет? Она… и ты. Раньше – больше. Сейчас – забыли. Но вы есть. Ты есть. Ладони касаются лба, толкают, выталкивают из круга. Далматов падает в метель и катится по рыхлому легкому снегу. Долго. Бесконечно. А когда останавливается, то понимает, что ветер стих. И дом рядом. Темная глыбина с белым дымом, что тянется из трубы, связывая землю и небеса. Далматов лежит на спине и смотрит в небо. Прояснилось. Луна круглая, полная, хотя Далматов точно знает, что до полнолуния далеко. И звезды россыпью, хрустальные, словно осколки ледяной богини. Ее не существует. Громко хлопает дверь. Снег скрипит под ногами. И тень падает на лицо. – Ты ранен? – спрашивает тень голосом Саломеи. – Нет. – Тебе плохо? Илья… ты меня пугаешь. – А ты – меня. Рывком сесть не получилось – напомнило о себе плечо. Больно. И холодно. И в ушах по-прежнему звенит. Наверное, он снова провалился. Бывает. Раньше ярость была, теперь – галлюцинации. Саломея помогла подняться. – Ты о чем думала, когда из дому уходила? – Злиться на нее сложно. А ведь собирался убить, тело спрятать и отправить книги памяти в архив. – Ты о чем, черт тебя побери, думала?! На этот виноватый вид Далматов не поведется. – П-прости. Пожалуйста. И она сделала то, чего Илья никак не ожидал: обняла. – П-пойдем… в тепло. Ты же ледяной весь. – Ты не лучше. – Я щеки обморозила. И руки тоже. Не сильно, но… кожа слазить станет. Так Зоя сказала. У нее новый комбинезон. Красный в кляксы. На осьминогов похожи. И еще сказала, что ты за мной пошел. Я ведь только во двор… продышаться. Там так душно было. А потом вдруг в лесу оказалась. И волка видела. Он меня к берегу вел. И Толик следом. Шел. Снимал. Он на психопата похож. С этим Далматов согласился охотно. Но промолчал, опасаясь спугнуть момент. – А на маяке пробой. И тело. Светловолосый такой парень. Его усадили на край и привязали цепью, чтобы не соскользнул. Толик сказал, что знает его. И тело вниз снес. Мы назад шли, когда буря началась. Я отстала… заблудилась. Думала, что все, но меня вывели к дому. Я решила, что это ты… а Зоя сказала – тебя нет. Ушел. И ветер. – И ты следом? – Конечно. А как по-другому? Действительно, как? Печь доедала остатки дров. Огонь расступался, позволяя уложить поленце на перину серого пепла, и мягко, нежно обволакивал белую древесину. Раздавался хруст. Вспыхивала щепа. Раскалялась докрасна металлическая плита. На завтра уже не хватит. – А макароны вредны для фигуры, – заметила Зоя, сидевшая на столе. Она жевала тонкие хлебцы, смахивая крошки на пол. – Если только не из твердых сортов пшеницы. Толик устроился в углу. Разобрав камеру, он натирал каждую деталь вельветовой тряпицей и был всецело увлечен процессом. – И мясо очень вредно. Ты знаешь, что животные перед смертью выделяют негативную энергию и она передается вместе с мясом? Хлебцы хрустели. Крошки летели. Не отвлекаться, иначе будет взрыв. Нельзя бить женщин, даже если очень хочется. – От этой энергии тело стареет. Изнутри. И морщины появляются. А еще кожа становится желтой. – Ты понимаешь, что здесь произошло убийство? – спросила Саломея. Она держалась в тени, словно опасаясь привлечь внимание. Руки у нее и вправду красные, а ногти белые. Голос осип, глаза блестят подозрительно. Но она не чувствует себя больной. Химические чудеса, иллюзия здоровья. Надолго ли ее хватит? – Толик показывал. Клево. Я думаю, что теперь Толиково кино купят. Ну, оно же про настоящее. И я там. Я решила в Москву не ехать. В Лондон. Англичанки все уродины. А тут я… У меня с бритишем в школе нормуль было. Дура. Но дура ли? Или притворяется? Не поймешь. Одежда на ней самая подходящая для нынешней погоды. Костюм. Ботинки. Даже шапочка с подкладкой на гагачьем пуху. И маска лыжная имеется, чтобы личико не обморозить. Повезло угадать? Или Зоя знала, куда едет? – Не боишься, что и тебя тоже? – Саломея поставила открытую банку на плиту. Брала двумя руками, зажимая основаниями ладоней, а пальцы оставались полусогнутыми. Болят, наверное. – А меня за что? Я же ничего не делала! Хочешь? – Зоя протянула половинку хлебца. – Здесь отруби. И цельные злаки. Попробуй. Правильное питание очень важно для здоровья. И настроения тоже. Все-таки иногда очень хочется ударить женщину. Далматов придержал Саломею за локоть. |