Онлайн книга «Мисс Марпл из коммуналки»
|
Баба Надя дергала за рукав капитана Дулина и требовала рассмотреть претензии к следствию: – Ты смотри, милок, смотри внимательно. Не могла Клава одна на стремянку полезть. Она б нас дождалась… Кэп Дулин – легенда сыска – морщился от обращения «милок» и осматривался невнимательно. Потертая тапка, слетевшая с высохшей ступни, – нашли под стремянкой. Стремянка стояла правильно – как раз под белыми плафонами. Погибшая лежала возле серванта, за выступ-угол которого зацепился вырванный клок седеньких волос. – Покойная была в квартире одна? – налегая на слово «одна», спрашивал капитан. – Да, – кивала Надежда Прохоровна. – Входная дверь заперта на ключ? – Да. – Кто-то из посторонних лиц имеет ключи от вашей квартиры? – Нет. – Тогда в чем дело? Квартира была закрыта. Покойная лежит под стремянкой. Ссадина на затылке полностью совпадает с конфигурацией угла, иных следов насилия на потерпевшей нет… – Ты мне голову конфа… конфу… конфигурациями не морочь! Не могла Клавдия одна на стремянку полезть! – Она плохо передвигалась? – Нет, хорошо. – Она была в состоянии без посторонней помощи подняться на пять ступенек? – Могла. Но… – Надежда Прохоровна, остыньте и не мешайте нам работать. Ваша соседка погибла случайно. Это – несчастный случай. – Несчастный случай – у тебя в мозгах! Через несколько дней после похорон Клавдии Тихоновны баба Надя пришла к участковому Бубенцову и продолжила развивать тему: – Твой капитан дурак. И лодырь первостатейный. – Надежда Прохоровна… – А ты не перебивай! Дослушивай старших. Не могла Клавдия одна на стремянку полезть. Она б нас дождалась. И лампочки все горели. – Но медицинская экспертиза установила причину смерти! Она произошла из-за падения с лестницы! – Дурак твой медик, – стояла на своем бабушка Губкина. – А ты умнее будь! Вот зачем она наверх полезла без новой лампочки? Да еще в светлый день? А вечером ведь все лампы горели… Алеша куксился, чесал в затылке и все никак не мог убедить бабу Надю переадресовать эти вопросы начальнику убойного отдела. – Ходила я к нему, – упорствовала Губкина. – И к его начальству тоже ходила. – И что? – с надеждой спрашивал притомившийся лейтенант. – А ничего. Дураки они все. И лентяи, думать не хотят. Стремянку кто угодно под люстру мог подставить, она завсегда в кладовой наготове стоит. – Да кто ее мог подставить?! – Да кто угодно, – кудахтала баба Надя, и алый берет трепыхался задиристым петушиным гребнем. – На нашу квартиру давно зарятся. Взять хотя бы этого черта нерусского, что за стеной живет… Алеша тихо стонал. Два года назад в соседней сорок первой квартире поселилась семья таджиков. – Ты его проверь как следует. Что-то уж боль но они тихие… Понятно. Шумные – плохо, спокойные – подозрительно. Бдительная бабушка Губкина убедила Алешу нанести визит в сорок первую квартиру. – Они нормальные люди, – стараясь быть и, главное, выглядеть убедительным, говорил Алеша. – Нурали работает на рынке, мясо рубит, жена за детьми присматривает. – А деньги где на квартиру взяли? – Заработали! Скопили! Родственники помогли! – Ага, как же – заработали, – поджимала губы соседка, – видели мы таких работящих. Воруют небось. Алеша в сердцах отшвырнул шариковую ручку. – Баб Надь, да что вы, в самом деле… – пробормотал расстроенно. – Вы что, забыли, кто в той «малолитражке» раньше жил? Дядя Слива. Квартиру пропил, рыночные деляги ее за гроши купили… – За гроши, – не сдавалась Губкина. – Купили за гроши, а продали за сколько? – Алиев рынку свой! – для убедительности чуть прикрикнул Бубенцов, до смерти уставший ковыряться в беспредметных вопросах, и, переходя на доверительный родственный тон, склонился над столом. – Ну, сами посудите. Зачем таджику Алиеву ваша квартира? Они на эту-то еле наскребли… Всем аулом… – А ты прописку у них проверял? – И прописку, и регистрацию, все у них в порядке. Квартира в собственности, как гражданин другого государства, регистрируется своевременно. – А чего они по ночам шуршат? – Как это – шуршат? – не понимая, отстранился участковый. – А так вот. Шур-шур-шур каждую ночь. Они у меня за стенкой живут. Я все слышу. Ночь-полночь, а они все шур-шур-шур. Шур-шур-шур… Ксенофобией бабушка Губкина на памяти Алеши никогда не страдала. К узбеку-дворнику Талгату относилась вполне сердечно, шарф и шапку из козьей шерсти связала, жене Алии подарила тюль для служебной дворницкой квартирки… – Баба Надя, ну чем они там шуршать-то могут?! – А вот сходи и проверь. Может, деньги тайком печатают да на нашу квартиру зарятся. Их там шесть человек с дитями на одиннадцати метрах. Не наши хоромы. – Господи, твоя воля, – вздыхал Бубенцов и еще раз ходил к Алиевым. Пугал таджиков до нервной икоты и шарил глазами по всем углам, разыскивая печатный станок и прочие подозрительные странности. Шуршание же, по мнению Алеши, могла издавать раскачиваемая ночами люлька, установленная на распорке так близко к стене, что почти по ней елозила. В одиннадцатиметровой комнатушке, где ютились двое взрослых и четверо детей, иного шуршания просто быть не могло, ночами все свободное пространство занимали разложенные постели. Но впрочем, странно. Толщина стены, разделяющей две квартиры, была чуть ли не метровой… – Вот смотри, Алешка, – преследовала участкового бабушка Губкина. – Как у нас тут все получается. Арнольдович пропал? Пропал. Уже месяца два как нету. Не пишет, не звонит. Сосед по квартире бабы Нади действительно пропал. Исчез в середине лета из коммуналки, не предупредив соседок, и не подавал известий почти два месяца. Но в «контингент» участкового Вадим Арнольдович никогда не попадал. Пьющим и загульным не числился… – И вот смотри, что получается. Арнольдовича нет. Клавдию убили… Кто следующий? Я или Софа? Лейтенант Бубенцов чесал затылок под фуражкой и снова пытался вычислить, кто мог позариться на квартиру номер сорок, где проживали один чудаковатый Арнольдович, две вдовы Клавдия и Надежда и пожилая девица Софья Тихоновна, бывшая единокровной сестрой погибшей гражданки Скворцовой. – Все комнаты у нас приватизированы, – логически добивала Надежда Прохоровна. – Двух жильцов уже нет. Остались только мы, старухи, – дунь, загнемся. Кому хоромы достанутся? Да, кому? – размышлял Бубенцов. Огромная, в сто пятьдесят метров квартира в старом центре Москвы… |