
Онлайн книга «Пассажир из Франкфурта»
– Бывает, кое-что и придет в голову, – уклончиво ответил он. – Да, я слышала, что порой вам приходят в голову разные мысли. Вероятно, нестандартные? – Иногда мне давали понять, что я паршивая овца, – рассмеялся Стэффорд Най. Старуха Шарлотта хихикнула: – Вы иногда не прочь высказаться начистоту, правда? – Что толку притворяться? Скрывай не скрывай, все равно рано или поздно становится все кому-то известно. Она взглянула ему в глаза: – Чего вы хотите от жизни, молодой человек? Он пожал плечами. Опять нужно отвечать наобум и не ошибиться. – Ничего, – ответил он. – Ну-ну, неужели вы думаете, что я этому поверю? – Можете спокойно поверить. Я не честолюбив. Разве я кажусь честолюбивым? – Признаюсь, нет. – Я только хочу жить весело, с комфортом, чтобы есть, в меру выпивать и иметь друзей, общество которых доставляло бы мне удовольствие. Старуха подалась всей своей массой вперед, несколько раз моргнула и заговорила, и голос ее теперь звучал совсем иначе, с каким-то присвистом: – Вы умеете ненавидеть? Способны ли вы на ненависть? – Ненавидеть – пустая трата времени. – Так-так. На вашем лице нет недовольных морщин, это правда. И все-таки я думаю, что вы готовы ступить на некую стезю, которая приведет вас в некое место, и вы пойдете вперед улыбаясь, будто бы вас ничто не волнует, и все же в конце концов, если у вас будут правильные советчики и правильные помощники, вы, может быть, получите то, чего хотите, если, конечно, вы способны хотеть. – А кто не способен? – Сэр Стэффорд слегка покачал головой. – Вы видите слишком много. Даже чересчур много. Лакеи распахнули дверь: – Обед подан. В том, что за этим последовало, было что-то поистине королевское. В дальнем конце помещения распахнулись высокие двери, ведущие в залитый ярким светом зал для торжественных приемов, с расписным потолком и тремя огромными люстрами. К графине с обеих сторон подошли две пожилые дамы в вечерних платьях, седые волосы тщательно уложены в высокие прически, на каждой – брошь с бриллиантом, и все же Стэффорду Наю они чем-то напоминали тюремных надзирательниц. Они, подумал он, не столько охранницы, сколько первоклассные сиделки, отвечающие за здоровье, туалет и прочие интимные подробности существования графини Шарлотты. Почтительно поклонившись, они подхватили сидящую женщину под руки, и с легкостью, объясняющейся их долгим опытом и ее собственным усилием, которое, несомненно, было максимальным, она величаво поднялась на ноги. – Мы идем обедать. Поддерживаемая двумя помощницами, она пошла впереди. Стоя она была еще больше похожа на глыбу трясущегося желе и все же имела внушительный вид. Ее даже в мыслях нельзя было назвать просто жирной старухой: она была важной персоной, знала, что она – важная персона, и всячески это демонстрировала. Они с Ренатой последовали за тремя женщинами. Входя в столовую, он подумал, что это скорее банкетный зал. Там выстроилась охрана – рослые, светловолосые парни в униформе. Когда вошла Шарлотта, раздался лязг: разом вытащив из ножен мечи, они подняли их и скрестили, образовав коридор; помощницы отпустили Шарлотту, и она, с трудом сохраняя равновесие, двинулась одна по этому коридору к стоявшему во главе длинного стола широкому резному креслу, украшенному золотом и обитому золотой парчой. Похоже на свадебную процессию, подумал Стэффорд Най, свадьбу военного моряка или офицера. Да, в точности как офицерская свадьба, правда без жениха. Все охранники были прекрасно сложены, и каждому из них, как показалось Стэффорду Наю, было не больше тридцати. Красивые лица, пышущие здоровьем, никто не улыбался, все были абсолютно серьезны, были – он попытался подобрать слово – да, они были искренне преданны. Нет, это даже не военная процессия, скорее религиозная. Появились приближенные, старомодные, словно из прошлой, довоенной жизни этого замка. Зрелище напоминало сцену из грандиозной исторической пьесы. И над всем этим царила, восседая во главе стола в своем кресле, или на троне, как его ни назови, не королева и не императрица, а просто старуха, примечательная главным образом своей невиданной тучностью и крайним безобразием. Кто она? Что она здесь делает и почему? Зачем весь этот маскарад, зачем эти бравые гвардейцы? К столу стали подходить гости. Они кланялись чудовищу на троне и рассаживались по местам. На всех были обычные туалеты. Никого не представляли. Стэффорд Най по давней привычке оценивать людей попытался догадаться, кто есть кто, и разглядел множество разных типов: там определенно было несколько юристов, вероятно, бухгалтеры или финансисты, один-два армейских офицера в штатском. Все они, очевидно, были домочадцами, но, по старинному выражению, «сидели на нижнем конце стола». Подали еду: огромную голову кабана в заливном, оленину, освежающее лимонное мороженое, великолепный громадный торт с невероятным количеством крема. Огромная женщина ела жадно, с наслаждением поглощая все подряд. Вдруг снаружи раздался рев мощного мотора первоклассной спортивной машины, которая белым силуэтом промелькнула в окне. Караул в зале громко воскликнул: «Хайль! Хайль! Хайль Франц!» Все встали, и только старуха осталась неподвижно сидеть на своем возвышении, высоко подняв голову. Новое волнение пронизало зал. Другие гости, или домочадцы, кто бы они ни были, исчезли подобно тому, как ящерицы исчезают в трещинах стен. Золотоволосые парни образовали новую фигуру, выхватили мечи и салютовали своей покровительнице, она кивнула; мечи вернулись в ножны, караул развернулся и строевым шагом удалился. Она проследила за ними взглядом, посмотрела на Ренату, затем на Стэффорда Ная. – Что вы о них думаете? Мои мальчики, мои юные солдаты, мои дети. Да, мои дети. Найдется ли у вас слово, которое бы к ним подошло? – Думаю, да. Они великолепны, – ответил он, обращаясь к ней как к королеве. – Они великолепны, мадам. – Ах! – Она кивнула и улыбнулась, при этом ее лицо сморщилось, и она стала точь-в-точь похожа на крокодила. Ужасная женщина, страшная, невероятная, невыносимая. Неужели это все происходит наяву? Быть не может. Наверное, он опять в театре и смотрит пьесу. Дверь вновь с грохотом распахнулась, и отряд юных желтоволосых суперменов промаршировал в зал. На этот раз они не размахивали мечами, а пели, и пение их было необычайно прекрасным. |