Книга Теща Франкенштейна, страница 37 – Наталья Александрова

Старик обиженно замолчал, а я удивленно спросила:

– Что, правда лауреат?

– Конечно, – кивнула воспитательница. – У нас вообще замечательный контингент, так что можете не сомневаться, привозите своего родственника… ах, ведь вы приехали по жалобе Новоселовой! – спохватилась она. – Ну, вы же видели – она удивительно склочная особа! Это она насчет карандашей… Она в прошлом – заслуженная учительница республики, так вбила себе в голову, что у нас неправильные методы воспитания контингента. Вот и пишет во все инстанции…

– Да я вовсе не по жалобе! – заверила я Марину Андреевну. – Я по поводу смерти вашего бывшего мужа Петра Кондратенко!

– Тише! – Марина Андреевна изменилась в лице и опасливо оглянулась на своих воспитанников. – Не нужно, чтобы они слышали! Они перестанут меня уважать!

Я подумала, что рассказ об убийстве внесет хоть какую-то свежую ноту в тоскливое пресное существование бывших академиков и творческих людей и добавит Марине Андреевне популярности, но промолчала – со своим уставом, как известно, в чужой монастырь не ходят.

Марина Андреевна, однако, была не столь простодушна, как Ирина, она поглядела на меня строго и потребовала предъявить документы. Я спокойно показала ей паспорт.

– И что? – Она недоуменно нахмурила брови. – Что мне с того, что вас зовут Василиса Селезнева?

– Просто хотела представиться, – я приветливо улыбнулась, – и задать вам несколько вопросов. Вы женщина неглупая, – польстила я, – не стану ходить с вами вокруг да около. Я представляю Любовь Кондратенко. Ее обвиняют в убийстве Петра, а я хочу доказать, что это не так, что она его не убивала.

– Я не обязана отвечать на ваши вопросы, – решительно сказала Марина и встала с дивана.

– Верно, – я по-прежнему была сама любезность, – однако следователю Кудеяровой будет очень интересно узнать, что ваше алиби дутое.

– Что? – Марина пошатнулась и оперлась о спинку дивана. – Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду ваши слова, что в то время, когда убили вашего бывшего мужа Петра Ивановича Кондратенко, вы якобы весь день были на работе.

– Ну да… так и есть.

– Однако, – продолжала я протокольным голосом, – мне удалось выяснить, что в тот день к вам в «Солнечный закат» приезжал известный целитель и экстрасенс Запятовский. И проводил занятие с вашим контингентом. Стариков заперли в зале, а вы отпросились по личному делу на два часа, ведь так? А Запятовский в конце занятия ввел зрителей в глубокий транс, так они еще часа полтора сидели тихо, только головой качали в разные стороны. Смирно, в общем, сидели и после этого ровным счетом ничего не помнят.

Не подумайте, что я, подобно экстрасенсу Запятовскому, могу читать чужие мысли и узнавать информацию из воздуха.

Кое-что мне наболтала Ирина Кондратенко, с которой мы расстались почти друзьями.

– Маринка – ужасная зануда, – говорила она, – вся какая-то замороженная и засушенная, как гербарий. Единственное сильное чувство, которое она себе позволяет, – это любовь к дочери. Просто сама не своя делается, если ей кажется, что ребеночка обижают. Все самое лучшее ей покупает, и все ей кажется, что девочку где-то ущемляют. Знаешь, конечно, все мы своих детей любим, но у Маринки это уж через край переходит. Фанатичка!

– А дочка как к маме относится?

– Знаешь, дети – они ведь очень хитрые, даже маленькие все чувствуют, а этой Алине тринадцать лет уже. Короче, вертит она своей мамашей как хочет. Учится плохо, и все время у нее в школе какие-то проблемы.

После таких слов я не поленилась и заехала в школу, где училась дочь Марины. Школа находилась у нас на Васильевском острове, Ирина тоже водила туда своего Сережку. По иронии судьбы две бывшие жены Петра Кондратенко жили в нашем районе, поскольку после каждого развода Петр разменивал квартиру здесь же. Может, кому-то и кажется это странным, но Васильевский остров – такое место, после которого не захочешь больше жить нигде.

Поехала я в школу просто так, без всяких мыслей, наудачу. И мне повезло.

В школе было тихо – начало лета, занятия закончились. Изредка пробегали стайки озабоченных старшеклассников – у них-то экзаменационный кошмар в полном разгаре. Я сказала охраннику, что хочу записать ребенка в первый класс, он велел подниматься на второй этаж, в кабинет завуча. Я пошла не торопясь – к завучу-то мне было не нужно.

На втором этаже оказалось грязновато – шел ремонт. Уборщица нехотя заметала мелкие куски штукатурки и остальной мусор.

– Ходят и ходят, – традиционно начала она, – вот чего ты идешь, если завуча в школе нету?

– Ребенка записать… – нарочито смиренно сказала я.

– Некогда завучу сейчас этим заниматься, мотается по магазинам, стройматериалы для ремонта покупает.

– Что это сейчас затеяли, когда экзамены идут, – удивилась я, – ведь все каникулы впереди…

– Ага! – Бабка даже бросила швабру. – Как же это до каникул ждать, когда пожар был! Невозможно в такой школе находиться, ведь выпускной на носу!

И верно, в коридоре пахло горелым.

– Вроде бы школа хорошая, как же не углядели? Ведь дети могли погибнуть!

– Дети! – Уборщица зло сверкнула глазами. – Эти дети в огне не сгорят и в воде не утонут! Не дети, а исчадия ада, вот что я тебе скажу!

– Так что, не отдавать к вам своего ребенка? – Я сделала вид, что испугалась.

– Да нет, маленьким-то у нас хорошо! – опомнилась уборщица. – У них все отдельно, туда никого не пускают. Старшие тоже вроде ничего – уже за ум берутся, к экзаменам готовятся, а вот с пятого по восьмой класс – это же полный кошмар! Я в школе много лет работаю, дети они и есть дети, шалости всегда случались, но такого… Как с цепи сорвались! Вот, кабинет завуча третьего дня подожгли!

Я быстро прикинула в уме: как раз в тот день, когда случилось убийство Кондратенко.

– Вот заведется в школе одна такая паршивая овца – и все дети за ней тянутся! – гнула свое разговорчивая уборщица. – Эта Алинка просто ведьма, а не девчонка!

На ловца и зверь бежит! Я продолжала расспросы осторожно, чтобы не спугнуть словоохотливую бабку. И выяснила, что от Алины Кондратенко плачут все учителя. Девчонка злая, всех ненавидит, учится плохо, отвечает всегда грубо. Даже ей, уборщице, нахамила как-то, когда та сделала ей замечание насчет сменной обуви. И нарочно потом стала пачкать ботинки и пуд грязи на них в школу приносить. Директор у них большой человек, депутат, то в Москве, то на конференциях каких-нибудь пребывает, завуч Инна Романовна за всех отдувается.

Ну, как раз накануне отчитала она Алину при всех: ты, говорит, пустое место, ни к чему не способна, хочешь, чтобы на тебя внимание обратили, вот и выпендриваешься. И еще добавила, что, мол, ни рожи ни кожи, а туда же… Та, видно, зло затаила, утащила в кабинете химии какой-то порошок, посыпала им поздно вечером журнал классный, еще какие-то документы. Завуч наутро пришла к себе, открыла шкаф, а у того порошка реакция со светом. Как все вспыхнет! Завуч едва отскочить успела, а кабинет весь в огне – бумаг-то много. Главное – химичка-то сама детям на уроке про это рассказала – тоже, ума палата!