Онлайн книга «Миллионы Стрэттон-Парка»
– Папа нам сказал. – Тогда пусть папа скажет и мне. Однако объяснил ему ответ Кристофер. – Пилигрим мог задать только один вопрос, поэтому он подошел к одному из близнецов и спросил: «Если я спрошу у твоего брата, какая дорога ведет к жизни, по какой дороге он покажет мне идти?» Кристофер замолчал. Дарт огорошенно переводил взгляд с одного на другого. – И это все? – только и мог он проговорить. – Это все. Так что сделал пилигрим? – Ну… он… Сдаюсь. Что он сделал? Они не собирались подсказывать ему. – Вот дьяволы, – сказал Дарт. – Один из близнецов и был дьяволом, – согласился Эдуард, – а другой ангелом. Всем вдруг надоела эта загадка, и они дружно удалились, как это повелось у них, чтобы продолжить свои игры. – Ради Бога, умоляю! – воскликнул Дарт. – Это просто нечестно. Я никак не мог унять смех. – Ну правда, что сделал пилигрим? – Догадайтесь. – Вы такой же фрукт, как ваши дети. Мы с Дартом вернулись к его машине. Он положил костыли на заднее сиденье, спросив при этом: – Кит здорово вас поранил, да? – Нет, это взрыв. На меня упали части крыши. – Упали на вас? Да, я слышал. – От лопаток и ниже все содрано. Могло быть хуже, – заметил я. – Вполне, – он завел машину и поехал по внутренней частной дороге. – Ну а все-таки, что сделал пилигрим? Я улыбнулся. – Какую бы дорогу ни назвал близнец, любой из них, он пошел бы по другой. И тот, и другой из близнецов указали бы дорогу к смерти. Он ненадолго задумался: – Как это? – Если пилигрим спросил бы правдивого близнеца, по какой дороге его брат послал бы его к жизни, правдивый близнец, зная, что его брат солжет, показал бы дорогу к смерти. – Совсем запутался. Я снова повторил. – И, – сказал я, – если бы пилигрим спросил У лживого близнеца, по какой дороге его брат послал бы его к жизни, то, зная, что брат скажет правду, лживый близнец солгал бы о том, что сказал бы брат. Так что лживый близнец тоже показал бы дорогу к смерти. Дарт погрузился в молчание. Потом вдруг спросил: – А ваши ребята понимают эту загадку? – Да. Они даже разыгрывали ее. – Они когда-нибудь ссорятся? – Конечно, ссорятся. Но они столько раз переезжали с места на место, что не успевали подружиться с кем-нибудь посторонним. Они держатся друг друга. – Я вздохнул. – Скоро они уже вырастут, и все это кончится. Кристофер и так уже слишком большой для большей части их игр. – Жаль. – Жизнь не стоит на месте. Дарт мягко притормозил у импровизированной автостоянки перед конторой Роджера. Я как бы невзначай спросил: – А вы и в самом деле приезжали сюда вчера утром в этой машине, как утверждает Гарольд Квест? – Да нет, ничего подобного, – Дарт не обиделся. – Больше того, я был у себя в ванной с восьми до половины девятого, и, пожалуйста, только не смейтесь. Никому этого не говорю, но я достал новый массажер-вибратор для кожи головы, он должен приостановить выпадение волос. – Змеиный жир, – сказал я. – А, чтоб вас, говорю, не смейтесь. – А я и не смеюсь. – Вас выдают лицевые мускулы, они подергиваются. – Но я верю, честное слово, – сказал я, – верю, что из-за своих волос вы вчера не приезжали в половине девятого на ипподром в этом драндулете, напичканном деткордом и пластиковой взрывчаткой. – Спасибо и на этом. – Вопрос в том, не мог ли кто-нибудь позаимствовать вашу машину, пока вы изучали вибратор, и притом так, чтобы вы об этом не знали? И как вы поведете себя, если эксперт из полиции вздумает осмотреть вашу машину на предмет выявления следов нитратов? Этот вопрос привел его в ужас. – Этого не может быть. Что вы говорите! – Кто-то, – пояснил я, – вчера привез к трибуне, а точнее, к лестнице на трибунах взрывчатку. И возможно, я не ошибусь, если скажу, что ее натыкали в стены после того, как ночной сторож в семь утра ушел домой. Было уже совершенно светло. И ни души поблизости, потому что была Страстная пятница. Были только Гарольд Квест с крикливой командой у ворот, и я не очень уверен, можно ли сколько-нибудь доверять ему. – Лживые близнецы, – сказал Дарт. – Может быть. Я попытался представить себе увальня Дарта с намечающимся брюшком, редеющими волосами, с его ироническим складом ума и склонностью к лени, замышляющим что-нибудь вроде того, чтобы злодейски пустить на воздух трибуны ипподрома. Невозможно. Но вот одолжить машину? Одолжить машину не специально, а так, вообще, – да, безусловно. Одолжить ее, зная заранее, что ею воспользуются в преступных целях? Надеюсь, нет. Но вместе с тем он готов был позволить мне открыть шкаф в кабинете отца. Сам привез меня туда и подбивал к любым незаконным действиям. А когда я отказался, ему стало все равно. Совершенно смещенное представление о добре и зле – или непреодолимое отчуждение, которое он обычно глубоко прятал в себе? Мне Дарт нравился, он всегда поднимал настроение. Из всех Стрэттонов он больше всего походил на нормального человека. Больше всего, можно сказать, напоминал розу в зарослях крапивы. Как можно беспечнее я спросил его: – А где сегодня ваша сестра Ребекка? Мне казалось, что она должна быть здесь и буквально мурлыкать от радости. – Она скачет сегодня в Таусестере, – коротко сказал он. – Я видел в газете. Нечего говорить, она на седьмом небе, что рухнули трибуны, но я с ней не разговаривал со среды. Думаю, она говорила с отцом. В понедельник здесь она скачет на одной из его лошадей. У нее есть шансы выиграть, поэтому вряд ли она захотела бы поставить эти скачки под угрозу, натащив сюда гору динамита, если вы это имеете в виду. – Где она живет? – В Ламбурне. Миль десять отсюда. – Лошадиный край. – Она живет и дышит лошадьми. Совсем свихнулась. Я жил и дышал строительством. Я получал истинное удовлетворение, накладывая кирпич на кирпич, камень на камень – возвращая к жизни умершие вещи. Мне была понятна такая целенаправленная, всепоглощающая устремленность. Без этого в нашем мире мало что происходит, к добру или ко злу. С той стороны трибун, которая смотрела на скаковую дорожку, нахлынули остальные Стрэттоны, с ними пришел конрадовский архитектор. Полицейские с экспертом-взрывником внимательно изучали края булыжника. Усатый представитель местных властей чесал в затылке. |