Книга На полголовы впереди, страница 71 – Дик Фрэнсис

— Вас это, кажется, не очень волнует.

— Но ведь этого не случилось, верно?

— Пожалуй, да.

— Мы все равно должны были заправляться снова в Ревелстоке, — сказал он. — Это здорово подпортило бы ваш грандиозный банкет, а? Но умереть никто бы не умер. Сомневаюсь даже, чтобы кто-нибудь обморозился, все-таки сейчас не январь. Температура здесь после захода солнца опускается ниже нуля, это будет довольно скоро, но дорога идет по долинам, не по горам, а? И потом в вагонах нет ветра.

— Но было бы очень неуютно.

— Очень. — Глаза его сияли. — Когда я уезжал из Банфа, там была такая суматоха — прямо осиное гнездо. Пытались выяснить, кто это сделал.

Меня все это привело в не столь беззаботное настроение, как его.

— А может что-нибудь еще случиться с поездом? — спросил я. — Например, вода в котле есть?

— Можете не волноваться, — успокоил он меня. — Воду мы проверили. До самого верхнего крана. Бак полон, как и положено. Котел не взорвется.

— А как насчет двигателя?

— Мы облазили каждый дюйм, а? Но горючее украл всего лишь какой-то обыкновенный жулик.

— Вроде того обыкновенного жулика, который отцепил вагон Лорриморов?

Он со скептическим видом задумался.

— Согласен, именно этот поезд мог особо заинтересовать психов, потому что шума из-за него получится больше, а только этого им и надо. Но связи между обоими происшествиями не видно. — Он усмехнулся. — Украсть могут что угодно, не только горючее. Однажды кто-то украл восемь этих голубых кожаных стульев из вагона-ресторана. Подъехал на машине, когда поезд отстаивался на запасном пути станции Мимико, в Торонто, подогнал фургон с надписью "Ремонт мебели" на борту и просто так погрузил туда восемь новеньких стульев, а? Больше никто никогда их не видел.

Он взялся за бумаги, разложенные на столике, и я, расставшись с ним, направился в вагон-ресторан, но не прошел и двух шагов, как вспомнил про человека с костлявым лицом, достал его фотографию и вернулся к Джорджу.

— Кто это? — спросил он, слегка нахмурившись. — Да, по-моему, он едет этим поездом. Он был в Банфе, когда мы стояли на боковом пути… — Он задумался, пытаясь припомнить. — Сегодня днем, а? — вдруг воскликнул он. — Точно. Когда сцепляли поезд. Понимаете, лошадей привезли утром из Калгари с товарным составом — их вагон прицепили головным. Его оставили на боковом пути. Потом наш локомотив подобрал сначала вагон с лошадьми, потом вагоны с болельщиками… — Он снова задумался. — Этот человек — он был на перроне, рядом с поездом, стучал палкой в дверь вагона с лошадьми, из него вышла эта наша дамочка-дракон и спросила, что ему нужно, а он сказал, что должен кое-что передать конюху, который состоит при серой лошади, и дамочка-дракон велела ему подождать и привела этого конюха, только он сказал, что это не тот конюх, а? А этот конюх сказал, что тот конюх сошел в Калгари, и он вместо него, и тогда ваш человек с фотографии ушел. Я не видел, куда. То есть не поинтересовался.

Я вздохнул:

— Не видно было, что этот человек рассержен или что-нибудь в этом роде?

— Не заметил. Я пошел туда перед отправлением и спросил мисс Браун, все ли в порядке, и она сказала, что все. Сказала, что конюхи там, при своих лошадях, ухаживают за ними, и занимались этим весь день, и пробудут там до самого отправления. Все лошади у нее под хорошим присмотром, а? И конюхи тоже. К ней не придерешься, а?

— Нет.

Он протянул мне фотографию, но я сказал, чтобы он оставил ее у себя, и осторожно спросил, не может ли он, если у него найдется время, показать ее проводникам спального вагона для болельщиков, чтобы наверняка знать, не ехал ли этот человек среди пассажиров от самого Торонто.

— А что он такого сделал? Уже что-то успел?

— Запугал одного конюха до того, что он сбежал.

Джордж уставился на меня:

— Не такое уж страшное преступление, а? — Глаза его смеялись. — За это большой срок не дадут.

Я был вынужден с ним согласиться. Оставив его в приятных размышлениях о слабостях рода человеческого, я пошел в вагон-ресторан. По дороге я встретил своего приятеля — проводника спального вагона, который снова отдыхал в коридоре, глядя, как за окном сменяют друг друга заснеженные гиганты.

— Не часто мне приходится это видеть, — сказал он вместо приветствия.

— Обычно я не езжу дальше Виннипега. Здорово, правда?

Я согласился — это и в самом деле было здорово.

— В котором часу вы опускаете койки? — спросил я.

— В любое время после того, как все пассажиры уйдут в ресторан. Сейчас половина у себя в купе — переодеваются. Я только что отнес двоим по лишнему полотенцу.

— Если хотите, я попозже помогу вам с койками.

— Правда? — Он был удивлен и обрадован. — Это было бы замечательно.

— Если вы сначала управитесь с теми купе, что в салон-вагоне, — сказал я, — то, когда будете проходить через вагон-ресторан, я пойду с вами, и мы сможем заняться этими.

— Вам необязательно это делать, вы знаете?

— Ничего, это приятное разнообразие после обслуживания столиков.

— А ваша сцена? — спросил он, понимающе улыбнувшись. — Как с ней?

— Она будет позже, — заверил я.

— Ну, тогда ладно. Большое спасибо.

— Не за что, — сказал я, прошел мимо закрытой двери Филмера, через тяжелые двери холодной, продуваемой ветром переходной площадки попал в жаркий коридор около кухни и наконец оказался в тесном тамбуре между кухней и залом для пассажиров, где Эмиль, Оливер и Кейти распаковывали бокалы для шампанского.

Я взял полотенце и принялся их протирать. Все трое заулыбались.

В шипящем жару кухни сцепились Ангус и Симона. Ангус попросил ее очистить целый таз сваренных вкрутую яиц, а она отказалась, заявив, что это входит в его обязанности. Эмиль с веселым удивлением поднял брови.

— Она становится все сварливее. Ангус — гений, а ей это не нравится.

Ангус, у которого руки мелькали, как всегда, с такой быстротой, что, казалось, их у него не меньше шести, еще раз доказал свою гениальность — за пять минут он приготовил несколько десятков маленьких бутербродов-канапе, разложил их по противням и сунул на десять минут в раскаленную духовку. На одном противне, сказал он, они с крабами и сыром бри, на другом — с курицей и эстрагоном, а на третьем — с сыром и беконом. Симона стояла подбоченившись и надменно задрав голову. Теперь Ангус уже совершенно ее игнорировал, отчего она злилась еще больше.

Пассажиры, как обычно, стали приходить в вагон-ресторан намного раньше назначенного часа, но ничего не имели против того, чтобы просто посидеть и подождать. Картины, сменявшиеся за окном, словно в театре, приковывали к себе взоры и сковывали все языки — до тех пор, пока на долины не упали длинные тени, и только вершины гор еще заливал меркнущий свет, но и они вскоре погрузились во тьму. Как всегда в горах, вечер наступил рано и быстро — в небе еще медлил слабый свет сумерек, а снизу, с земли, уже поднималась ночь.