Онлайн книга «Полет Ворона»
— Скатертью дорожка! — сказал Вильям Шпет. — Кстати, а не выпить ли нам по этому поводу? Иван, доселе дремавший, положив голову на стол, встрепенулся и пододвинул к Шпету пустой стакан. Этот жест повторили Володя с Пашей и Алина. Остальные воздержались. — Лучше чайку, да под рябиновку! — сказал Белозеров. — Хозяюшка, не в службу, а в дружбу, организуй… Скульптор, у тебя гитара далеко? Шпет, не прекращая разливать, отвел свободную руку куда-то в сторону и вверх, а опустил ее уже с гитарой. — Ну ты даешь! — восхищенно сказал Белозеров. — Тебе бы в цирке выступать. — Вся наша жизнь — сплошной цирк, — глубокомысленно изрек Шпет, протягивая гитару Белозерову. Тот прошелся по струнам, повернул два колка, еще раз прошелся, подпевая себе под нос, и дал полнозвучный аккорд. — Для разгона! — объявил он и запел: Здравствуйте, дачники, здравствуйте дачницы, Летние маневры уж давно начались… И все подхватили: Лейся песнь моя, любимая, Буль-буль-буль бутылочка зеленого вина! Хоть все и были вполпьяна, получилось стройно, красиво. «Артисты, — подумала Таня. — Все-таки школа…» Допев песню про бутылочку, Белозеров без паузы завел новую: Многая лета, многая лета, Православный русский царь! Многая лета, многая лета, Православный государь! Славны были наши деды, Знали их и швед, и лях! Развевался стяг победы На полтавских на полях. Многая лета, многая лета… — Эх, и залетишь ты когда-нибудь, Белозеров, со своими монархическими наклонностями, — заметила Ира, когда тот закончил марш, убедительно изобразив голосом трубу. Белозеров, держа гитару на отлете, наклонился и поцеловал Ире ручку. — В полном соответствии с амплуа, мадемуазель, утвержденном Госкино и прочими инстанциями, — не без грусти сказал он. — Я же не виноват, что мне приходится играть исключительно беляков и прочую Контру. Желаете что-нибудь революционное? Он провел пальцем по струнам и гнусаво загудел: — Мы жертвою пали в борьбе роковой… Впрочем, это больше по части своевременно покинувшего нас товарища Огнева… Танечка, а где же ваш знаменитый «Воротник»? Он, по-моему, больше в тему. Просим. Все захлопали в ладоши и хором подхватили: «Просим! Просим!», прямо как в пьесе Островского. Таня вздохнула и запела. Белозеров подыгрывал, остальные подпевали. Было бы совсем неплохо, если бы в хор не встряли Иван с Володей. После второго куплета Белозеров даже шикнул на них: — Не лажайте! Те на мгновение замолчали, но потом снова открыли пасти и заголосили, восполняя отсутствие голоса и слуха диким энтузиазмом. — Этим больше не наливать! — сказал Белозеров, когда песня была допета. — Не согласен, — возразил хозяин. — Как раз наливать. Нарежутся — заткнутся. — И то верно, — согласился Белозеров и ударил по струнам: — А если я чего хочу, я выпью обязательно… Время летело незаметно, и только когда Таню стала разбирать зевота, она взглянула на часы. Господи, двадцать минут четвертого! А ей завтра с утра на лекции… Да нет, какие лекции? Каникулы ведь. Тем временем сильно пьющая часть гостей как-то незаметно улеглась. Осветителя Пашу Шпет пристроил на трех диванных подушках и накрыл сверху рваным одеялом. Для Володи он извлек откуда-то раскладушку и, заботливо придерживая за плечи, перетащил его туда. Иван пока что оставался сидеть, привалив щеку к столу. Зевота и дремота заразительны. Вскоре уже все клевали носами, один лишь хозяин бодро суетился и распоряжался. — Сейчас, как заведено в этом доме, по чашечке на сон грядущий, — приговаривал он, разливая чай. — С особым вареньем. Таня попробовала варенье — обыкновенное сливовое. — Что же в нем особенного? — спросила она. — Это варенье из моей жены. — То есть в каком смысле? — Из сливы сорта «Анна Шпет», выведенного то ли моей прабабушкой, то ли влюбленным в нее садоводом. Про то семейная хроника умалчивает. Я с юности поклялся себе, что в жены возьму только Анну — согласитесь, мало кому дается случай полакомиться собственной женой. Что может быть вкуснее? Он наклонился к Анечке и приложился к ее щеке, жуя ее губами. — Да, обеих его прежних жен тоже звали Аннами, — прошептала Ира Тане на ухо. — Кресты на лоб! — скомандовал Шпет, когда чай с вареньем был допит. — Анна, на койку! Дамы, ваша спальня справа. Белозеров, ты с дамами или как? — Он еще спрашивает!.. Если, конечно, дамы не против. — Только чтоб без глупостей… — начала скромная Любочка. — Я лично предпочла бы с глупостями, — перебила ее Ира. — Алинка, просыпайся, спать пора! Они удалились в спальню. — Вам, Танечка, я предлагаю разделить этот диван с мужем, — обратился к ней Шпет. — Здесь, конечно, холодновато, но для вас у меня есть специальное одеяло, с Крайнего Севера, из собачьего меха. В нем можно спать прямо на снегу… Согласны? Таня сонно кивнула головой. — Только у меня просьба: помогите оттабанить вашего супруга. Он у вас упитанный, и мне одному тяжеленько. Кое-как, за руки-за ноги бесчувственного Ивана перенесли на диван и уложили. Шпет перевернул его со спины на бок. — Ну, доброй ночи, милая, приятных снов… Поверьте, я искренне рад, что познакомился сегодня с вами. — Спасибо. Мне тоже очень приятно. Спокойной ночи! Скульптор погасил свет и на цыпочках удалился. Таня проснулась от холода. Зубы выстукивали бешеный ритм, ноги в одних чулках превратились в ледышки, в голове будто шумел морской прибой. Она с трудом открыла глаза и лишь через несколько секунд разглядела, что в мастерской горит свет, а за столом сидят бородатый Володя и Иван, закутанный в северное собачье одеяло. «Гад, — подумала Таня. — Мог бы и пальто накинуть». Она встала, но тут же пошатнулась и села. Резкая боль пробила виски. Дыхание перехватило. От неожиданности и боли Таня застонала. Иван обернулся. — Привет, — нетрезво сказал он. — Что с тобой? — Голова болит, — проскрипела она чужим голосом. Иван сочувственно посмотрел на нее. — Похмелье, — сказал он. — Садись, полечимся. — Да пошел ты!.. Иван обиженно отвернулся, а Таня, набросив пальто на мятое платье и собравшись с последними силами, босиком протопала по ледяному полу мастерской, возле дверей обула чьи-то валенки и вышла на двор. Здесь было гораздо теплей, чем в доме. Таня глубоко вдохнула свежего воздуха и спустилась с крыльца. |