Книга Белое, черное, алое…, страница 56 – Елена Топильская

Хотя я оцениваю каждый элемент образа в отдельности, а мужики, наверное, воспринимают впечатление целиком. Правда, может быть, какой-нибудь продвинутый современный мужчина еще оценит, в каком бутике куплена каждая вещь из прикида, что либо добавит баллов к общей оценке, либо ее снизит.

Я изо всех сил старалась, чтобы мое глазение не выглядело неприличным, но все равно не могла оторвать от нее взгляда.

Наконец я опустила глаза в паспорт и посмотрела, сколько лет этой женщине; если, конечно, это был ее паспорт. У нее была нежная, гладкая смугло-розовая кожа, без единой морщинки даже в самых уязвимых местах — возле глаз и рта, блестящие глаза, прекрасные светлые волосы; руки, которые, как считается, выдают возраст женщины, бесстыдно свидетельствовали об одном — эта женщина молода. А по паспорту ей было пятьдесят два года.

— С чем связан мой вызов? — поинтересовалась она без нажима.

— Нателла Ивановна…

— Я же сказала, просто Нателла.

— Как-то неудобно… А с отчеством никак?

— Никак, — твердо сказала она. — Меня это будет раздражать.

— Хорошо. — Я вздохнула. — Мне передали дело о смерти вашего сына и невестки. Я хотела поговорить с вами.

Она чуть больше повернулась ко мне и подняла брови, как бы вежливо говоря:

«Правда?»

— Вы теперь возглавляете фирму сына?

— Немножко не так, — ответила она-с еле заметной улыбкой. — Фирмы сына больше не существует. У него была строительная фирма, а у меня фитнесс-зал.

Просто я сохранила название.

— И здание?

— И здание.

Она кивнула с той же милой улыбкой, еле обозначенной.

— Как вам это удалось? На здание ведь было много претендентов?

— Отнюдь. Сын устранил всех конкурентов. Конечно, в переносном смысле, юридическим путем. У него был очень мягкий характер. Я иногда не понимала, как можно добиться чего-то в делах с таким мягким характером. После его смерти я приобрела его фирму, вместе с имуществом, естественно, то есть вместе и с этим зданием, и закрыла ее. Вернее, перерегистрировала.

— А его персонал?

— Особого персонала там не было.

— Насколько я знаю, там были, по крайней мере, бухгалтер, референт и охранник.

— И это ярко демонстрировало неспособность моего сына вести дела.

Сентиментальность и бизнес — две вещи несовместные. Охранником был выживший из ума старикан, где уж сын его подобрал, я не знаю. Референтом — бывшая сокурсница сына, полная неудачница во всем. А окружать себя неудачниками вредно, это заразно.

— А бухгалтер?

— Это был единственный дельный работник, и то нашла ее я. Она перешла в мою фирму.

— У вашего сына была «крыша»? — спросила я, отдавая ей назад паспорт.

Редничук убрала паспорт в сумку, щелкнув замком, а потом спросила:

— «Крыша»? А что это такое? — и опять еле заметно улыбнулась.

— Я имею в виду, платил ли ваш сын кому-то деньги за безопасность? Чтобы его не трогали криминальные элементы?

— Нет.

Она покачала головой.

— А вы платите кому-нибудь?

— А как вы думаете, что я вам отвечу?

Очаровательная женщина, подумала я, записывая ее слова в протокол.

— Нателла Ивановна…

— Нателла, — поправила она.

— Скажите, пожалуйста, а что сталось с городской квартирой вашего сына и его семьи?

— Ровным счетом ничего. Там продолжают жить его дети — мои внуки.

На бабушку она никак не походила.

— Разве они живут не с вами? — удивилась я.

— Нет, они живут в своей квартире с няней, а я обеспечиваю им жизнь.

Видя мое удивление, она пояснила:

— Разве вы не считаете, что так логичнее? Я занимаюсь бизнесом и не могу уделять им столько времени, сколько нужно для их нормального, гармоничного развития. Кроме того, зачем им стеснять меня, а мне — их? Они привыкли к своей квартире. А я столько времени жила одна, что постоянное присутствие в моем доме маленьких детей и их няни создаст определенные неудобства. В конце концов, у меня квартира рассчитана на одного человека. Вчетвером там будет неудобно. Надо выбирать оптимальные варианты.

— А вы ничего не уничтожали в квартире сына? — поинтересовалась я, затаив дыхание.

— Нет, я ничего там не трогала.

— И семейные архивы сохранились?

— Видимо, — она пожала плечами. — Я не проверяла. Зачем они мне?

— Может быть, фотографии сына и его жены…

— Мне они ни к чему. У меня есть свой архив.

— Нателла… — На этот раз я с трудом, но удержалась от добавления отчества. — Вы могли бы мне разрешить прийти и посмотреть архив вашего сына?

— Хорошо. — Она снова пожала плечами. — Когда вы хотите это сделать?

— Лучше не откладывать…

— Вот вам моя визитка, — она протянула мне карточку. — Надумаете, позвоните. Номер моего мобильного там написан. В любое время суток. Я свободна?

— Да, пожалуй. Прочитайте и подпишите протокол.

— Протокол? Но я ничего важного не сказала.

— Но кое-что я записала, буквально две строчки.

Она подписала протокол и ушла, а я вдохнула воздух, пропитанный легким ароматом ее духов. Странно, пока она сидела напротив меня, духи не чувствовались, но вот она вышла, и по кабинету распространился слабый, но невыразимо прекрасный запах, еще некоторое время напоминавший мне, что здесь побывала шикарная женщина. Я окунулась в облачко аромата, стоявшее, как послевкусие дорогого коньяка; ни с каким вином Нателла Редничук не ассоциировалась.

Под вечер в контору забрел Горчаков, весь в архивной пыли.

— Ну как? — сочувственно спросила я.

— Восемь травмпунктов. Пока ничего.

— Сколько осталось?

— Двадцать три.

— Понятно, еще три тыщи ведер и золотой ключик у нас в кармане.

— Вот-вот. А что за духи у тебя такие приятные? — повел чутким носом Горчаков.

— Это не у меня, это мама Чванова была.

— Ну и как?

Я закатила глаза. Сама я давно уже была накрашена и причесана, занялась этим сразу после ухода Чвановой.

— Она тоже Чванова?

— Ты знаешь, она по паспорту Чванова, а называет себя девичьей фамилией — Редничук.

— Редничук? — Лешка присвистнул. — Жалко, что меня не было, я бы хотел на нее посмотреть. Бывшая звезда подиума, мне говорили, что она до сих пор так хороша, что может студента соблазнить.