Онлайн книга «Дальний приход»
|
Там, за поселком, на берегу реки стоял заброшенный леспромхозовский сарай, облепленный комочками ласточкиных гнезд. Эти гнезда и разорили старшие ребята. Вернулись они с птенцами за пазухами. Часть птенцов по дороге умерла — они достались знакомым кошкам, а некоторые еще жили, и ребята отдали их нашим девчонкам. Одного птенца забрала моя сестра. Вначале мы налаживали на чердаке гнездо вместе, но потом я неосторожно погладил птенца, и сестра прогнала меня. Было ужасно обидно. Сестра по-прежнему возилась на чердаке — мастерила из тряпочек гнездо, потом носила с огорода червяков, чтобы кормить своего квартиранта. Я же — откуда только сила взялась? — перетащил от хлева к дому лестницу и, размазывая по лицу слезы, забрался наверх. За наличником кухонного окна у нас жило семейство мухоловок… Оттуда я и вытащил двух птенцов. Покрытые не потемневшей еще прозрачной кожицей, жалкие, как-то странно похожие на голых скорчившихся человечков, лежали они на моей ладони. Когда они перестали шевелиться, я испугался и засунул птенцов назад, за наличник. Я вовремя сделал это. Едва я убрал лестницу, как прилетели взрослые мухоловки и, тревожно цикая, запрыгали по наличнику. Несколько раз заныривали в гнездо, громко переговариваясь между собой. Из дома вышла мать. — Кот залез… — посмотрев на мухоловок, сказала она. — От рыжий леший! — Не… — запротестовал я. — Не! Это не наш Барсик, мама… Чужой кот ходил… Мать как-то странно посмотрела на меня, тяжело вздохнула и ушла в дом. Птенец, которого выхаживала сестра, к вечеру умер. Сестра теперь не прогоняла меня, и мы вместе похоронили его — в пустой консервной банке возле кустов крапивы. Утром, на ребячьем пригорке, мы узнали, что умерли и другие птенцы. Кроме того, который достался Сашке Горшкову… Трудно было в это поверить. Тем более что Сашка был не нашим, не поселковым… Он жил в Петрозаводске, а в поселок приезжал на каникулы. — Врешь… — сказал Колька Кондров. — Чего вру-то?! — закричал Сашка. — Я могу показать, если не веришь! И вот всей гурьбой мы вошли во двор к бабушке Горшковой. Двор как двор. Развешенное на веревках белье… Покосившаяся поленница дров… На крыльце стоят измаранные глиной сапоги… Все как у всех. — Сейчас… — сказал Сашка. — Подождите здесь. И он исчез в доме. Назад он вышел не один, а с бабушкой — обычной старушкой в белой косынке. В руках она держала птенца. — Только руками не трогать! — строго предупредила она и вздохнула. — От хулиганы-то. Столько гнезд разорили… Из-за спин старших ребят я ничего не увидел, но, судя по голосам, Сашка не соврал — птенец был жив. — Ну что? — спросила бабушка. — Насмотрелись, ироды? Она осторожно погладила птенца. — Не бойся… Смущенные, уходили мы. — Это что… — уже на ребячьем пригорке рассказывал Сашка. — У бабушки всякие птицы живут. Она даже разговаривает с ними! — Не ври… — неуверенно сказал Колька Кондров. — Я и не вру! — сказал Сашка. — Я сам слышал, как она с ними говорит. — Ну, а они? — И они тоже… Только я не понимаю, чего они говорят, а бабушка разбирает. У нее… — Сашка таинственно понизил голос. — У нее косынка такая. Повяжет на голову и сразу всех птиц понимает. Да вы сами на ней эту косынку видели… — Не выдумывай! — строго сказал Колька Кондров и о чем-то задумался. — Я и не выдумываю! Бабушка сама про себя говорит, что она — птичья… Это прозвище бабушки Горшковой мы и раньше слышали. Ее называли так взрослые, насмехаясь над возней с больными птицами. Да и встречали мы бабушку Горшкову десятки раз… Но хотя и слышали, хотя и встречали, как бы и не замечали ее. И вот только сейчас, после чуда воскресения ласточкиного детеныша, после Сашкиного рассказа о волшебном платке, увидели ее по-новому. И сразу притихли, пытаясь вместить это чудо в свое сознание. — Да ну! — вдруг сказал Колька Кондров. — Сказки все это! Пошли лучше рыбу ловить. И рассеялся сказочный туман. Рыбачить я не пошел. Видел, как возились ребята на старой, полузатопленной барже, а потом расходились по домам. Только Кольке и удалась рыбалка. Когда он проходил мимо ребячьего пригорка, на прутике-кукане трепыхались рыбешки. Вечером мать послала меня отнести в поселок молоко. Обычно молоко носила сестра, но в тот день я не стал спорить, взял бидончик и пошел. Возвращался задворками. Там и увидел Кольку Кондрова. Колька сидел на камне возле смородиновых кустов и голова его была обмотана белой косынкой. Заметив меня, Колька смутился и погрозил кулаком. — Понял? — Ага… — сказал я. — А это… ее платок? Волшебный? Кондров задумчиво посмотрел на меня, потом сплюнул. — А ты как думаешь? Что я, в обыкновенном платке буду сидеть? — Колька! — попросил я. — Дай послушать, о чем они говорят. Ну, Колька… Наконец он сжалился и намотал на мою голову косынку. Ворчали в кустах смородины дрозды, на косой скворечне сидел толстый скворец и задумчиво смотрел на меня. — Ну, хватит! — Колька стащил с моей головы косынку. — Послушал и хватит. Понял что-нибудь? — Ага! — сказал я и чуть не задохнулся от неожиданной догадки: ведь не случайно так смотрел на меня толстый скворец — еще мгновение, и он бы сказал что-нибудь, он явно собирался сказать что-то… — Колька! — взмолился я. — Ну дай еще послушать! — Хватит! — Колька засунул косынку в карман. — Давай вали отсюда и не вздумай рассказывать, что платок у меня. Разноголосые сны слетелись ко мне в ту ночь. До утра разговаривали со мною белогрудые ласточки, хохлатые жаворонки, взъерошенные воробьи, крепкоклювые вороны. Синицы и снегири доверчиво усаживались на плечи, а под ногами, кланяясь и переступая на тонких черных ножках, бегали каменки, торопясь рассказать о своих тайнах. Ребята, когда я все-таки проговорился о волшебном платке, подняли меня на смех. Громче других смеялся Колька Кондров. — А где? Где ты взял платок? — спрашивал он и буравил меня настороженными, несмеющимися глазами. Жутковато стало от его взгляда, и я убежал домой, страшась, что сейчас придет птичья бабушка и будет требовать свой волшебный платок, а что, что я отвечу? Три дня я прятался в доме, а когда не выдержал и вышел на улицу, оказалось, что уже наступило настоящее лето и никто не помнит ни о волшебном платке, ни о птичьей бабушке. |