Онлайн книга «Дальний приход»
|
— Так надо, Оля… — Тамара Алексеевна вытерла слезы и уже спокойнее кинула крестик в сторону обрыва. Потом она посмотрела на горбоносого, словно ожидая похвалы. — Правыльно сделала! — похвалил тот и, освободив шею Валентина Михайловича, почти дружески похлопал его по плечу. — Давай, дарагой, теперь твоя очередь… Если сам умереть не боишься, о женщинах подумай своих… Что с ними будет, когда они с нами без тебя останутся? Спутники горбоносого весело загоготали. И третий крестик, блеснув на солнце, пропал в пропасти. 4 — Ну а тебе что? Тебе особое прыглашение надо? — услышал Петр голос горбоносого и не сразу сообразил, что это относится к нему. — Ты крест снымать будешь? Пальцы Петра с такой силой сжали кусок кремня, поднятого у полуразрушенной ограды сада, что уже не различить стало, где рука, а где камень… Никто из Толкуновых не загораживал сейчас горбоносого, и Петр шагнул к нему, заранее отводя назад руку с камнем. — Вах-вах! Какой джыгыт, а! — Горбоносый перехватил руку Петра, а низкорослый обхватил его сзади за шею и вот — и не прошло и мгновения, как Петр был поставлен на краю обрыва. Закружилась голова — такая пропасть открывалась внизу… — Может, передумаешь, а? Петр попытался шевельнуть рукою, но ничего не получилось, так крепко зажимали его запястья. — Нет… — прохрипел он. — Ну, тогда прощай, дорогой… — проговорил горбоносый, и Петр замер, ожидая толчка сзади, но тут заговорил низкорослый абхаз. — Погоды! — сказал он горбоносому. — Зачем торопыться… Объясни ему, что, если он не боится умереть, пусть о блызкых подумает… Они же умрут все, джыгыт, если ты креста не снымешь! — При чем тут мы?! — закричала Тамара Алексеевна. — Мы же все сделали, как вы говорили! — Вы сделалы, глупый женщина… — сказал горбоносый. — Но сейчас надо, чтобы и он сделал… Поймы такой простой вещь… Если мы его убьем, надо будет и вас конкретно убивать! — Петя… — проговорила Тамара Алексеевна. — Я прошу тебя, Петенька, сделай, ради Бога, то, что они говорят… Жара стала еще тяжелее. От зажимавшей горло руки нестерпимо пахло чем-то резким и неприятным. Петр мучительно пытался вспомнить, что нужно делать перед смертью, что надо говорить в последнюю минуту, что надо чувствовать, он ведь знал, он читал об этом, но нет, вспомнить не мог. Раскаленным был воздух, раскаленными — камни, раскаленным — небо. Что-то возникло в дрожащем воздухе, как в том отполированном кусочке кремня, который Петр по-прежнему зажимал в руке. Что это было? Лицо? Чье лицо? — Ты выкинешь крест, последный раз спрашиваю?! — раздался голос горбоносого. — Нет! — Нет?! — взвизгнула Тамара Алексеевна. — А ты, ты, Валентин, чего молчишь? Нас же убьют из-за него! Прикажи ему! Но Петр не слышал, что говорил ему Толкунов. Он вглядывался в возникший лик и пытался рассмотреть и — почему-то он твердо знал сейчас, что это очень важно! — запомнить его, но лик истаял, растворился в дрожании воздуха. — Ну так что, джыгыт? — спросил горбоносый. — Бросать их в пропасть, или ты сделаешь то, что тебя просят? — Ты совершаешь ошибку… — Петр прямо взглянул на него. — Это чужие мне люди. — Значит, бросать? — как-то нехорошо усмехнулся горбоносый. — Поступай, как знаешь… — Петр закрыл глаза, чтобы не видеть мерзкой усмешки. — А ты не снимешь крест? — Нет… — Ну, тогда все! Руки абхазцев, сжимающие запястья Петра, ослабли, потом разжались совсем, и он напрягся, ожидая, что вот сейчас и начнется его падение в пропасть… 5 Но ничего не случилось. — Ты в штаны-то не наделай, джигит! — раздался со стороны голос горбоносого. — И от края отодвинься, а то сам упадешь ненароком! — Что?! — Петр быстро обернулся. Парни почему-то отходили от него. — Да ничего! — уже не коверкая русского языка, сказал низкорослый. — Иди, гуляй дальше. Мы конкретно пошутили. — Пошутили?! — с кулаком с зажатым в нем куском кремня Петр бросился на низкорослого, который стоял к нему ближе других, но низкорослый успел увернуться, и удар пришелся по плечу. — Ты что?! — закричал низкорослый, отскакивая. — Ты что, сумасшедший совсем? Приколов не понимаешь, да? А горбоносый вытащил из нагрудного кармана рубашки темные очки и, надев их, сразу превратился в обычного городского парня. — Ты такой дикий, джигит! — сказал он Петру. — Наверное, в горах здесь живешь, да? Телевизора не смотришь? И он двинулся по тропинке к заброшенному саду… Петр смотрел вслед, но вот парни исчезли за выступом скалы, и пусто стало на тропинке, словно здесь ничего и не было. Только взрывом гортанного хохота рвануло из-за скалы, где скрылись парни. Загрохотав, хохот раскатился по ущелью эхом. — Пошли… — тронув Петра за плечо, проговорил Валентин Михайлович. — Мы напрасно задерживаемся… — Да… — Петр с трудом разжал сжимавшие кремень пальцы. Кремень упал на дорогу, а на ладони закровоточила царапина. — Да… Надо быстрее спуститься к стоянке. Я парней возьму, и мы заставим этих козлов все ущелье обползать, чтобы крестики отыскать! Они уже подходили к стоянке автобусов, когда Валентин Михайлович придержал Петра, пропуская вперед женщин. — Погоди… — сказал он. — Не торопись… — Как не торопиться? Надо скорее собирать мужиков и идти разбираться с этими козлами, пока они не смылись… — Не надо… — сказал Валентин Михайлович. — И возвращаться не будем. И рассказывать тоже ничего не надо. — Не надо?! — Нет. Не надо. Ты слышала, Оля?! — Да… Мама сказала мне… — А ты?! — Валентин Михайлович заглянул в лицо Петру. — Ты сделаешь, как я прошу? Какое-то полное опустошение охватило Петра. — Сделаю… — еле слышно проговорил он. В этот день Петр долго сидел на берегу моря. Вначале он купался, уплыв далеко в море, потом просто лежал на остывающей гальке, потом, когда стало холодно, собрал возле зарослей сухих веток и развел костер. Когда костер разгорелся, море, такое большое и в сгущающихся сумерках, сразу прижалось к берегу… Время от времени Петр подкидывал в огонь сухие ветки и смотрел, как вспыхивают они, как поднимаются в темное южное небо тысячи искр, как медленно истаивают они в темноте, и ни о чем не думал, ничего не вспоминал… |