Онлайн книга «Представление»
|
Мой брат стремительно шел к исправлению. Он был лагерным маяком. Ему завидовали, им восхищались. Через год его перевели на химию. То есть на вольное поселение. С обязательным трудоустройством на местном химическом комбинате. Там он и женился. К нему приехала самоотверженная однокурсница Лиза. Она поступила, как жена декабриста. Они стали мужем и женой… А меня пока что выгнали из университета. Затем — призвали в армию. И я попал в охрану. Превратился в лагерного надзирателя. Так что я был охранником. А Боря — заключенным. Вышло так, что я даже охранял своего брата. Правда, очень недолго. Рассказывать об этом мне не хочется. Иначе все будет слишком уж литературно. Как в «Донских рассказах» Шолохова. Достаточно того, что я был охранником. А мой брат — заключенным… Вернулись мы почти одновременно. Брата освободили, а я демобилизовался. Родственники устроили грандиозный банкет в «Метрополе». Чествовали, главным образом, моего брата. Но и меня помянули добрым словом. Дядя Роман высказался следующим образом: — Есть люди, которые напоминают пресмыкающихся. Они живут в болотах… И есть люди, которые напоминают горных орлов. Они парят выше солнца, широко расправив крылья… Выпьем же за Борю, нашего горного орла!.. Выпьем, чтобы тучи остались позади!.. — Браво! — закричали родственники. — Молодец, орел, джигит!.. Я уловил в дядиной речи мотивы горьковской «Песни о Соколе»… Роман слегка понизил голос и добавил: — Выпьем и за Сережу, нашего орленка! Правда, он еще молод, крылья его не окрепли. Но и его ждут широкие просторы!.. — Боже упаси! — довольно громко сказала мама. Дядя укоризненно поглядел в ее сторону… Снова тетка звонила разным людям. И моего брата приняли на Ленфильм. Назначили кем-то вроде осветителя. А я поступил в многотиражку. И к тому же начал писать рассказы… Карьера моего брата развивалась в нарастающем темпе. Вскоре он стал лаборантом. Потом — диспетчером. Потом — старшим диспетчером. И наконец — заместителем директора картины. То есть лицом материально ответственным. Недаром в лагере мой брат так стремительно шел к исправлению. Теперь он, видимо, не мог остановиться… Через месяц его фотография висела на Доске почета. Его полюбили режиссеры, операторы и сам директор Ленфильма — Звонарев. Более того, его полюбили уборщицы… Ему обещали в недалеком будущем самостоятельную картину. Шестнадцать старых коммунистов Ленфильма готовы были дать ему рекомендацию в партию. Но брат колебался. Он напоминал Левина из «Анны Карениной». Левина накануне брака смущала утраченная в молодые годы девственность. Брата мучила аналогичная проблема. А именно, можно ли быть коммунистом с уголовным прошлым? Старые коммунисты уверяли его, что можно… Брат резко выделялся на моем унылом фоне. Он был веселым, динамичным и немногословным. Его посылали в ответственные командировки. Все прочили ему блестящую административную карьеру. Невозможно было поверить, что он сидел в тюрьме. Многие из числа не очень близких знакомых думали, что в тюрьме сидел я… И снова что-то произошло. Хотя не сразу, а постепенно. Начались какие-то странные перебои. Как будто торжественное звучание «Аппассионаты» нарушилось режущими воплями саксофона. Мой брат по-прежнему делал карьеру. Произносил на собраниях речи. Ездил в командировки. Но параллельно стал выпивать. И ухаживать за женщинами. Причем с неожиданным энтузиазмом. Его стали замечать в подозрительных компаниях. Его окружали пьяницы, фарцовщики, какие-то неясные ветераны Халхин-Гола. Протрезвев, он бежал на собрание. Успешно выступив на собрании, торопился к друзьям. Сначала эти маршруты не пересекались. Брат делал карьеру и одновременно — губил ее. Он по трое суток не являлся домой. Исчезал с какими-то непотребными женщинами. Среди этих женщин преобладали весьма некрасивые. Одну из них, я помню, звали Грета. У нее был зоб. Я сказал моему брату: — Ты мог бы найти и получше. — Дикарь, — возмутился мой брат, — а знаешь ли ты, что она получает спирт на работе! Причем в неограниченном количестве… Очевидно, мой брат все еще руководствовался юношеской доктриной: «В женщине и в книге главное не форма, а содержание!» Потом Борис избил официанта в ресторане «Нарва». Брат требовал, чтобы официант исполнил «Сулико»… Он стал попадать в милицию. Каждый раз его вызволяло оттуда партийное бюро Ленфильма. Но с каждым разом все менее охотно. Мы ждали, чем все это кончится… Летом он поехал на съемки «Даурии» в Читу. И вдруг мы узнали, что брат на казенной машине задавил человека. Да еще офицера советской армии. Насмерть… Это было страшное время предположений и догадок. Информация поступала самая разноречивая. Говорили, что Боря вел машину совершенно пьяный. Говорили, правда, что и офицер был в нетрезвом состоянии. Хотя это не имело значения, поскольку он был мертв… От тетки все это скрывалось. Дядья собрали около четырехсот рублей. Я должен был лететь в Читу — узнать подробности и совершить какие-то разумные акции. Договориться о передачах, нанять адвоката… — И если можно, подкупить следователя, — напоминал дядя Роман… Я начал собираться. Поздно ночью раздался телефонный звонок. Я поднял трубку. Из тишины выплыл спокойный голос моего брата: — Ты спал? — Боря! — закричал я. — Ты жив?! Тебя не расстреляют?! Ты был пьян?!. — Я жив, — ответил брат, — меня не расстреляют… И запомни — это был несчастный случай. Я вел машину трезвый. Мне дадут года четыре, не больше. Ты получил сигареты? — Какие сигареты? — Японские. Видишь ли, Чита имеет сепаратный торговый договор с Японией. И тут продаются отличные сигареты «Хи лайт». Я послал тебе блок на день рождения. Ты получил их? — Нет. Это неважно… — То есть как это неважно? Это — классные сигареты, изготовленные по американской лицензии. Но я прервал его: — Ты под стражей? — Нет, — сказал он, — зачем? Я живу в гостинице. Ко мне приходит следователь. Ее зовут Лариса. Полная такая… Кстати, она шлет тебе привет… В трубке зазвучал посторонний женский голос: — Ку-ку, моя цыпа! Потом опять заговорил мой брат: — В Читу тебе лететь совершенно незачем. Суд, я думаю, будет в Ленинграде… Мама знает? — Нет, — сказал я. |