Онлайн книга «Гипсовый трубач»
|
— Время, наверное… — пожал плечами Андрей Львович. — Списывать все мерзости на трудное время — то же самое, что оправдывать твердый шанкр в заднице ранними холодами. Запомните эти слова великого Сен-Жон Перса! А виновато во всем, конечно, кино! — Кино? — Разумеется! Ну кто, скажите, посмотрев фильм Миры Куратовой, станет мочиться в интеллигентном уединении? Никто. Зато после картин Меньшова хочется быть чище и гигиеничнее. Я к чему вам это говорю… — К чему? — Чтобы вы прониклись ответственностью. Мы с вами придумываем не просто сюжет, мы с вами сочиняем ту жизнь, которой будут жить люди в ближайшие десятилетия. Ясно? — Конечно! — подтвердил Кокотов, так и не поняв, какое отношение имеет кинематограф к либерализации физиологических отправлений в пореформенной России. — На чем мы остановились? — Юлия несчастна с Черевковым… — Да, несчастна. Но так сосуществуют миллионы пар, оказавшихся в общей супружеской постели из-за случайного, но неодолимого стечения обстоятельств. Поверьте, тихое, постоянное несчастье сплачивает двоих надежней счастья, хрупкого и переменчивого. Но для этого необходимы дети. Понимаете? А с детьми у Черевковых не получалось… — Зародыши тихо угасали в ее чреве… — добавил писодей с библейской тоской. Жарынин как-то странно посмотрел на соавтора и замолчал, мрачно уставившись на запруженную дорогу. — Вы расстроены? — участливо спросил Андрей Львович. — Не важно! — Из-за мистера Шмакса? — грустно догадался Кокотов. — Отчасти. Пустяки! Не обращайте внимания. — Игровод мудро усмехнулся. — Продолжим! Итак, наша Юля решила завести любовника. Скорее даже для души, нежели для тела. Она ведь у нас еще не разбуженная женщина. Спит. Но кто знает, какие нити связывают душу с телом: очнувшаяся плоть иной раз может такое натворить с душой! Впрочем, слово «решила» нашей героине не подходит! Вернее сказать, она договорилась сама с собой: если вдруг попадется настоящий человек… Но легко сказать — попадется! Во время прогулок по этому… вашему… — «Аптекарскому огороду». — Вот-вот! Мужчины, конечно, к ней подкатывали, но безрезультатно. Одни были несимпатичны, другие неумны, третьи плохо одеты, четвертые вроде неглупы и привлекательны, но от одной мысли, что с ними придется целоваться, у нашей Юленьки по животу пробегал неприятный озноб. Согласны? — Вполне, — кивнул автор «Кандалов страсти», вообразив Наталью Павловну на скамейке в липовой аллее. — Разумеется, сморчков, прикидывающихся женихами, она, будучи замужем, отвергала со смешливым презрением. Не возражаете? — Нет… — Итак, наша героиня красива, начитанна, одинока, бездетна и ждет своего принца. Дополнения будут? — Будут. Можно написать сцену, как она страдает после выкидыша. — Дались вам эти выкидыши! Мы пишем сценарий о любви или о выкидышах? — Но ведь это тоже жизнь… — Великий Сен-Жон Перс сказал: «Человек проводит в сортире гораздо больше времени, чем в объятьях страсти, однако мировая поэзия отдана любви, а не унитазам!» Понятно? Задетый, писодей хотел ответить что-нибудь язвительное, но тут как раз захныкала в кармане Сольвейг. — Кокотов, — спросила в трубке Валюшкина. — Ты. Не. Жалеешь? — Ну что ты, Нинёныш, конечно нет! — Неудобно. Вышло. — Почему? — Режиссер. На. Меня. Так. Смотрел. — Как? — Нехорошо. — Извини, я не могу говорить. — Он. Рядом? — Да. — Передай. У него. Красивый. Нос. — Хорошо. — Андрей Львович скосил глаза на хищный профиль соавтора. — Пока! Целую, сама знаешь как! — Знаю, — вздохнула бывшая староста. — Звони. Гад! «Гад» спрятал телефон и некоторое время наслаждался своим мужским господством. — Ей тоже понравился мой нос? — усмехнулся Жарынин. — Да. А как вы?.. — Был бы у вас такой нос — не спрашивали бы! А что Боря-то делает в «Аптекарском огороде»? Он у нас теперь кто? — Надо подумать… — Думайте! Олигарх мне не нужен. Надоели. Но он должен быть каким-нибудь особенным, непростым, чтобы покорить сердце одинокой, требовательной домохозяйки! — Может, художник? — предположил Кокотов, вспомнив Фила Беста. — Неплохо. Жанр? — Портрет. — Правильно. Но в отличие от мерзавца Бесстаева, — игровод косо глянул на соавтора, — он не пишет парадных морд и голых прокурорш, а рисует обычных людей и мечтает издать альбом «Московские лица». В браке Боря тоже несчастен. Его жена, назовем ее Анита, — круглая грудастая дура из хорошей семьи, возможно актерской. Как верно подметил все тот же Сен-Жон Перс: «К умным мужчинам судьба непременно цепляет глупых баб, подобно тому, как при Советской власти к сервелату в нагрузку давали пшенку». Итак, Анита страшно злится, что муж мало зарабатывает, уговаривает бросить к чертовой матери нищий реализм и стать наконец преуспевающим актуальщиком. Она тычет ему в пример друга-однокурсника Эрика Молокидзе, который поначалу писал добротные пейзажи, а потом выставил на Винзаводе кинетическую биоинсталляцию «Жопы & Ягодицы» и, прославившись, заработал кучу денег. Но Боря верен реализму, как монархист убиенному императору. Он перебивается, преподает рисование в обычной школе и стойко сносит упреки жены. А та, разумеется, изменяет ему с Эриком… — И еще она заставляет его ремонтировать квартиру, ходить в магазин, готовить обед… — прибавил Кокотов. — Не слишком? — усомнился Жарынин. — Нет, не слишком, — настоял писодей. — Кто Анита по профессии? — Стоматолог. — Как первая жена Меделянского? — Она у него разве была стоматологом? — не очень искренне удивился автор «Знойного прощания». — Да. Хорошо, пусть будет стоматолог. Кстати, вы опять цыкаете больным зубом. Зайдите к Владимиру Борисовичу! Ей-богу, стыдно перед вашими женщинами! — Зайду… — А что все-таки Боря делает в «Аптекарском огороде»? — Рисует… — Не просто рисует, он бродит по бесконечным аллеям и густым дубравам… — «Аптекарский огород» маленький, там нет бесконечных аллей и густых дубрав. — Вы буквалист. Ну хорошо, он бродит по коротким аллеям и выискивает интересные лица, находит, пристраивается неподалеку и… чирк-чирк… уже засновал по ватману карандаш. — Лучше пастель. — Пожалуй. И вот однажды Борис замечает на парковой скамейке в тени ветвистого рододендрона элегантную молодую женщину, склонившуюся над книгой в таком неизъяснимом чеховском обаянии, что он сразу почувствовал мощный адреналиновый удар в сердце, который простодушные эллины принимали за выстрел Эрота… |