Онлайн книга «Ох уж эта Люся»
|
– Основания есть. – Какие? – отозвалась Женька. – Измена, – строго посмотрела на Петрову Левина. – Измена, – зевнула Люба, – это не основание, а естественные издержки семейной жизни на расстоянии. – Тем более, – напирала Соня. – Что тем более? – попросила разъяснить Женя. – Измена – тем более. Расстояние – это то, что проверяет чувство, укрепляет его, делает его особенно ценным. Любви нужны трудности! – пафосно заключила Левина. – Да-а-а? – ехидно уточнила Люба. – И кто тебе об этом, Сонечка, сказал? Кто, хочу я знать, ввел тебя, невиннейшее существо, в такое заблуждение? – Я отвечу тебе, Люба, – подыграла Женька. – Не кто, а что ввело нашу неискушенную подругу в столь искреннее заблуждение. – Неужели комитет комсомола, Женечка? – Нет, это не комитет комсомола, и не пионерская организация, и даже не посещаемые вместе с Люськой курсы будущих матерей. – А что же это, Женечка? – кривлялась Люба. – А это, дорогая моя подруга, поздняя девственность и ранняя глупость! – Что-о-о?! – рассвирепела Соня. – Что слышала, – сорвала Женька погоны с генералиссимуса и перевела взгляд на Петрову. Та приканчивала пятое по счету яблоко и видимого интереса к происходящему не проявляла. – Слушай, Петрова, ты что, действительно собралась ехать в свой поселок? – Нет. – Тогда чего тебя Сонька уговаривает? – Я ее не уговариваю. Просто за счастье нужно бороться. – Люся, ответь этой дуре, – с досадой попросила Люба. – Ты счастлива? – Нет. – Тогда зачем тебе ехать? – Я не поеду. – И не поехала? – Представь себе, не поехала. Петрова, конечно, лукавила. Рожать она отправилась к маме Лене. Но до этого оставалось еще довольно много времени, о котором Люся почти ничего не рассказывала. К сожалению, надо отметить, ибо интересные события происходили вокруг набирающей вес Петровой, интересные, и весьма. Люся всячески отбрыкивалась от задушевных разговоров с подругами «о том, о сем», ссылаясь на полную неосведомленность. Соседки ей не доверяли, но виду не показывали, потому что гениальная Левина строго-настрого запретила красавицам касаться животрепещущих вопросов. Соня сама вводила их в курс дела, так как тайком читала адресованные Петровой письма с малой родины: от мужа и от матери. Письма Жебета были лаконичны и представляли собой краткие отчеты об устройстве быта в новой квартире, полученной им как молодым специалистом. Некоторые иногда завершались фразой «Как ты себя чувствуешь?» Зато ни в одном из них не было упоминания об ожидаемом ребенке. Письма мамы Лены в противовес жебетовским поражали объемом и эмоционально-художественным изображением событий. «Эта тварь, – писала мама Лена, – встречает его после работы, и они вместе идут домой. Ни стыда, ни совести. У людей на глазах. И он поддерживает ее под руку. Зря ты, Люся, не едешь – семью надо спасать…» Так заканчивалось практически каждое письмо. О твари было известно довольно много: имя – Наташа, Люсина ровесница, к тому же замужем и с техникумом за плечами. Ее фотографию, сорванную с доски почета, мама Лена для ознакомления отправила Петровой в Одессу. С карточки на Люсю смотрела миловидная молодая женщина, одетая в гипюровую блузку. Ничего отвратительного и отталкивающего в ней не было, и Петрова даже мысленно тварью ее не называла. Вид Люсиной соперницы подтолкнул Левину к самодеятельности: дождавшись конца семестра, она отправила Жебету телеграмму о неожиданно возникшем во время беременности осложнении. Соня не мелочилась и обрисовала ситуацию как вопрос жизни и смерти. Ни о чем не подозревавшая Петрова спокойно посещала лекции, сдавала «хвосты», ходила в женскую консультацию и отчаянно толстела. В деканате Люсе по-свойски намекнули о возможности взять академ, на работе – о необходимости уйти в декрет, но Петрова лениво отмахивалась от соблазнов и, раздувшись, плыла по течению к намеченной пристани. Прибывший накануне Нового года Павлик рвался к телу находящейся на грани жизни и смерти жены, но был остановлен предусмотрительной мадемуазель Левиной прямо у дверей двести седьмой комнаты. – Как она? – Плохо, – честно ответила Соня. – В больнице? – Нет. – Вы же писали… – попробовал усомниться Жебет. – Писала, но… До Павлика медленно начал доходить весь ужас случившегося, и у него задрожали губы: – Когда это произошло? – Что? – тоже забеспокоилась Соня. – Это… – Это произошло сразу же после того, как ты ей изменил, – прошипела Левина, распахнув дверь, втолкнула Жебета в комнату и испарилась в темноте общажного коридора. Не поворачиваясь, Петрова, сидевшая над книжками, весело поприветствовала: – Сонь, ты? Холодрыга какая, а? Левина не ответила. – Замерзла? – ласково уточнила Люся и тяжело поднялась со стула. – Это я, – выдохнул Павлик, и Петровой показалось, что комната качнулась сначала влево, потом вправо. – Ты-ы-ы? – пришла Люсина очередь удивляться. – Я, – уже гораздо тверже произнес Жебет. – К чему весь этот маскарад? – Какой маскарад? – Этот, – грозно ответил Павлик и протянул жене Сонину телеграмму. Петрова несколько раз прочитала текст, прежде чем поняла, что произошло. – Я не имею к этому никакого отношения, – тускло прокомментировала она. – Позволь мне не поверить, – саркастически отрезал Жебет. – Не верь. – Я не понимаю! – завизжал Павлик. – Я не понимаю, как у тебя возникла мысль спекулировать такими вещами. Я не понимаю! – По-моему, я сказала, что не имею к этому никакого отношения, – спокойно и глухо проговорила Петрова. – Это подло! Это безнравственно! Я думал, что произошло самое страшное. Я не спал ночь. – Самое страшное – это что? Ты думал, что я потеряла ребенка? – При чем тут ребенок? – искренне изумился Жебет. – Тогда кто тут при чем? – Ты. – Я-я-я? – Конечно, ты. – Теперь позволь мне тебе не поверить. – У тебя нет оснований мне не доверять, – засопротивлялся Павлик. – Есть. Например, Наташа. – Оставь Наташу в покое! Это тебя не касается. – Почему не касается? Я все-таки твоя жена. |