Онлайн книга «1993»
|
– Вы кто такие? – спросил Виктор дрогнувшим голосом, чувствуя, что его притягивает их круг. – Мы – ПОРТОС, – девушка передала трубу светловолосому юнцу, готовно продолжившему ее дело, и, выпрямляясь, одарила Виктора улыбкой, ласковой, но монашеской. На высоком стальном флагштоке, врытом в землю, шевелилось большое знамя зелено-красно-черного цвета с белыми латинскими буквами. – Поэтизированное общество разработки теории общенародного счастья, – звонкой скороговоркой перевела девушка. – Слыхали таких? Гриценко, погодь! – Она отобрала у юнца трубу, опустилась на корточки, достала из-за пазухи смятую в ком газету, накрыла угли, и через мгновение засверкали веселые кудри огня. – Деревяшки кидаем! Деревяшки! – запричитала она, все вскочили и принялись подносить и подкладывать ветки и палки, сложенные рядом в кучу. Костер разгорался, жадно давясь. Девушка опять встала, посмотрела на Виктора в упор светло-голубыми и какими-то отчетливо девственными глазами. – Скоро подкрепление с Украины приедет. Вы не с Украины, нет? У нас в Харькове много ребят, в Одессе тоже. Мы считаем, что каждый человек может стихи писать, у нашего костра все желающие стихи читают. – А еще устную газету выпускаем, – подхватил черноволосый увалень, бесстрашно поправляя руками сучья в огне. – Правильно вспомнил, Пряников! Устная вечерняя газета. Каждый рассказывает, чего хорошего за день сделал. Площадь опять закричала и захлопала. – Решение Конституционного суда обязательно для исполнения, – кто-то грозно завывал в микрофон, как ветер в печной трубе. – Ельцин отрешен от должности, и отныне все его указы незаконны. Виктор мелко сплюнул в костер. – Не плюйте! – обидчиво вскинулась одна из девчонок. – Себе дороже! Кто плюет – силу расходует. Там, где тратится слюна, начинается война. – Ладно, уговорили, – усмехнулся он и двинулся на площадь, в которую перетекало подножие холма. – Возвращайтесь, будем стихи читать! – донеслось ему в спину. Первые ряды были свободными и разрозненными: люди бродили, общались друг с другом, но ближе к зданию народ плотно стоял под флагами, то и дело подхватывая хором новую кричалку. Дворец, белый и огромный, со множеством поблескивавших на солнце окон, нависал над площадью, весь словно из снега и льда. На длинном балконе было темно от ораторов. Ветер наискось тянул мимо них дым костров, похожий на отдельное главное знамя. – Их проклинают матери! – Виктор узнал горделиво-грудной голос чеченки Сажи Умалатовой. Прищурившись, увидел ее коричневое кожаное пальто, медную копну волос, дирижирующий кулачок. – Они врут про нас из своего Останкина, которое империя лжи! Вчера у костра молодой человек спросил меня: “Сажи, как нам победить? Куда нам надо идти?” По площади прошла судорога. Внезапно – от нижних стеклянных стен до подножия холма – полетела разрозненная перекличка. – На Останкино! – На Кремль! – Останкино! – Куда? В Останкино, куда! – Мэрию сначала! – Кремль! – Даешь Останкино! – истошно выдохнул Виктор, повинуясь неведомой силе, потянувшей из его души крик. – А я сказала ему: иди к людям. Иди к другу, соседу, брату, свату. К незнакомому человеку иди. Набери незнакомый телефон. Найди простые слова… – Сажи задела по микрофону кулаком, и на всю площадь хрястнуло, как будто кто-то бросил трубку. – Банду Ельцина под суд! Толпа впереди замахала флагами, заголосила хором. Невдалеке от Виктора покачивалась ухоженного вида румяная пара. Мужчина в коричневом свитере грубой вязки обнимал сзади женщину в красивой розовой куртке. Ветерок прибил к Виктору смешанный запах вина и духов и сочный, с задыханием голос: – Ой, Дань, мы же его прогоним? Бориса, Дань! Ха-ха-ха! Справа от Виктора крепенький, но облезлый мужичок, видно, себе на уме, крутил колесико транзистора с выставленной антенной. – Что слышно? – поинтересовался Виктор, распознавая родственную душу. – Говном нас мажут, вот что, – ответил мужичок неожиданно жарко. – “Радио «Парламент»” прихлопнули. Вместо них музыку крутят. Я раньше только их слушал. Когда “Радио России” начиналось – я сразу выключал. Мы теперь как подводная лодка. Митингуем на дне, а страна не слышит. Сигналов больше не подаем. – Это потому, что марксизм не усвоили, – размеренный голос принадлежал старику с пергаментной кожей, в толстых очках, зеленоватых, как бутылочное стекло. – Матанализ незнаком, диалектику и не нюхали. – Еще одна ересь жидовствующих! – бросила, отшатываясь от него, маленькая востроносая женщина в черной газовой косынке. – А вы кто по профессии? – осведомился Виктор у мужичка, подумав, не работали ли они когда-то вместе. Тот, приложив приемник к уху, блаженно жмурился, будто, припав к земле, внимал неотвратимому топоту татарских губительных коней. – Я кто? Философ. – Старик тихо рассмеялся, решив, что вопрос ему. – Доктор наук, представьте себе. Кирий Михаил Захарович. Виктор увидел протянутую руку, протянул свою; пожатие было тряским, но цепким. – Меня спрашиваешь? – Мужичок досадливо сложил антенну. – Из такси. Механик. Здесь под мостом у нас автопарк. Зимой уволился. Безработный пока. “Радио «Парламент»” – хорошая передача, честная. Жалко, что закрыли. Татьяну Иванову знаешь? Ага. И я слушал. Голос у нее… Душу щекочет. Не знаешь, как она выглядит? Есть она здесь, нету? Не знаешь? Жалко. Площадь подалась вперед, закурлыкала и захлопала, вновь превращаясь в птицу, желающую взмыть к балкону, где Виктор, напрягая зрение, увидел синий костюм, шевелюру, рыжеватые усы. – Граждане России! Виктор протиснулся поближе. – Я клянусь, что живым этим подонкам не сдамся! Я буду сражаться до последнего патрона! – Отрывистые взрывчатые фразы тонули в аплодисментах. – Ваучер – филькина грамота! Заводы продают за копейки! Экономицки и политицки курс президента ведет страну к катастрофе! Площадь замерла, делая вдох, и от стен до холма, от человека к человеку полетело: – Что? – Какого? – Какого президента? – Ты – президент, мать твою! – Бывшего! Выступающий сбился, а толпа под флагами уже скандировала отчаянно, точно от этого сейчас решится всё: “Быв-ше-го! Быв-ше-го!” Оратор растерянно брякнул: – Бывшего. Толпа захлопала с бешеной силой, флаги взметнулись, как крылья, и тысячи глоток лихо завопили, вколачивая новую реальность в башку усатому, который немо глотал воздух перед микрофоном: пусть не забывает, кто он есть, пусть держится до последнего патрона: |