Онлайн книга «1993»
|
– Как это? – его пронзила догадка. – Все со всеми будут спать? – Он шлепнул ладонью по булыжнику. Шлепнул еще. Шлепки звучали нежно. – Может, вы и так, но меня не переделать. Ну вот, допустим, сейчас до женитьбы все кувыркаются. И никто слова не скажет. Мол, так и надо. А пятнадцать лет назад? Да всё по-другому было. Я считал, и не я один: если замуж выходишь – честной выходи… Над бочкой вспорхнуло гневное пламя, и ворох искр прилетел ему на колени. Виктор вскрикнул, вскочил, затанцевал, стряхивая жгучие алые земляничины и суетливо охлопывая себя по ногам. Постоял, изучая брюки. Усталость развеялась вместе с легким дымком, который шел от его коленей, как от грибов “дедушкин табак”. – Так, ладно, не писай в рюмку, – пробормотал он девиз из детства, обращаясь к себе, отвесил общий щедрый поклон анархистам, бочке, памятнику героям 1905 года и пошел от них, не оборачиваясь. На ходу он услышал многоголосое восклицание. Повернувшись, увидел, что в глубине сквера выстроилась какая-то шеренга. Он приблизился: это был небольшой строй человек из тридцати в черных куртках с красно-белыми нашивками и повязками на рукавах. В сторонке кучковались женщины, которые тревожно жужжали между собой: – Молоденький, скажи, Мила? – Они его Петрович называют. – Воевал… – Где, где? – В Сербии! – Баркашов? – Баркашов! Коренастый мужчина расхаживал перед строем с коротким автоматом. – Мы здесь, братцы, не за депутатов, их кресла и “Волги”. – У него был немного расслабленный, как бы талый голос. – Мы сюда пришли за русских. Если победят демократы, умрут миллионы русских, а на наше место приедут миллионы нерусских. Он был в темной кожанке, с русыми усами, серыми холодными глазами. От виска по скуле винными каплями тянулись родимые пятна. – Россия без русских – это не Россия! – Он перехватил автомат левой рукой и небрежно выбросил перед собой правую: – Слава России! – Слава России! – ухнули голоса, руки взметнулись и замерли, точно бы провода под током. Виктор вернулся на площадь. Одиночки и пары слонялись от костров и палаток к стеклянным стенам и обратно. Толкучка сохранялась у подъездов возле нескольких депутатов и стола с записью в добровольцы. Он подошел к центру площади, где собралась внушительная группа слушателей. Немного раздвинув ветхих старичка и старушку, словно шторы, он заглянул внутрь круга. На гладком, очищенном от коры бревне сидел мужчина в белой рубахе и красной безрукавке и держал руки над вялым костерком. У него был мясистый рот с блестящей нижней губой, синели глаза, на лоб спадала желтоватая челка. Он о чем-то хрипло говорил, обаятельно гримасничая, пальцы его подрагивали над огнем, на правой руке странно кривые. “Переломали. Похищение”, – вспомнил Виктор, вновь признавая Анпилова. Асфальт был содран, здесь же торчала туристская палатка цвета хаки. – Мы за советскую власть, но повторяю: эти господа депутаты нам не союзники, а попутчики. Это они посадили нам на хребтину Ельцина и должность президента ввели, это они придумали поганую независимость России и праздник поганый, это они одобрили сговор в Беловежье. Помните, мы сами их разогнать хотели? Поход на Белый дом. Декабрь девяносто второго. – Он повел глазами, вытягивая шею. – Помним, помним… – раздались голоса. – Как не помнить, Виктор Иванович, – наклонилась пожилая сухощавая женщина в защитных пилотке и гимнастерке, зазвенели ее ордена. – Виктор Иванович! – Аюшки! – Ты бы одевался капитальнее. Простудишься, куда мы без тебя? – Виктор Иванович, нате поешьте… Теплая, не горячая, – мелодично известила девица, протягивая на ладони разломленную картофелину. Виктор сразу вспомнил ее темные косицы, которые видел у музея Ленина после поминок. – На соседнем костре испекли вместе с Пичушкиным. Уже соленая! – Что, и Пичушкина запекли? – Анпилов широко улыбнулся. – Нет, Пичушкин мне помогал просто, – девица искренне смешалась. Анпилов взял клубень, похожий на камень, задержав руку девицы в своей, и Виктор увидел черный маникюр ноготков. – Виктор Иванович, не надо тебе соль, вредно же! – подала ревнивый голос нарумяненная и красногубая старуха с сиреневыми кудрями. Анпилов повернулся к ней, не гася улыбки: – Не могу я без соли! Ну хоть убей! Товарищи родненькие, давайте лучше споем! Санек, ты где? На край бревна резво присел, сжимая гитару, юноша с золотистыми космами и решительным вздернутым носом. – Команданте Че Гевара… – подмигнул Анпилов синим, еще ярче заискрившим глазом. – Не выучил еще? – И хрипловато раздельно напел: Десде ла историка алтура Доне эл сол де ту бравура… Юноша смущенно зачесал нос. – А “Куба рядом” знаешь? – Кубарем? – Ну молодежь пошла… “Куба далека, Куба рядом…” Что, никто слов не знает? – Анпилов улыбался победной улыбкой космонавта, обводя всех веселым взглядом; остановился на Викторе – смотрел проницательно, словно бы подначивая. – Я знаю, – не выдержал Виктор. – Привет, Чубайс! – Анпилов выдавил в рот рассыпчатую картошку из пепельного мундира. У кого-то жалобно замычала гармонь, предлагая себя вместо гитары. – Я не Чубайс, – сказал Виктор с горечью. – А что такой рыжий? Прости меня, товарищ! – Анпилов засмеялся с набитым ртом. – Петь умеешь? – Вроде того, – сказал Виктор хмуро. – А играл? – Бывало. – Да ты у нас бывалый! Ну-ка иди сюда. Как звать тебя? – Тезки… Виктор занял место паренька, который со вздохом передал ему гитару. Он перебрал разболтанные струны и, ощущая, что медлить нельзя, а кровь прилила к лицу, запел смело: Дальняя даль никому не помешала, Мы собрались со всего земного шара, Мы собрались за чертою океана, Здесь, на твоей молодой земле, Гавана. Гитара была в многочисленных алых и желтых наклейках, надписи и изображения расплывались – Виктора всего захватила песня. Он пел залихватски, опасаясь показаться смешным, но слышал: получается. Небо надо мной, небо надо мной — Как сомбреро, как сомбреро! Берег золотой, берег золотой — Варадеро, Варадеро! Он гордился своей памятью: Варадеро. Он даже знал, что это такое – курортный город на севере Кубы. Упали капли дождя, липкие и одинокие, как капли пота. Тысячи глаз на тебя глядят, Гавана, Тысячу раз говорим мы неустанно: |