Онлайн книга «1993»
|
– Приветики. – Здорово. Виктор по-хозяйски навис над коляской, закрывая солнце, обволакивая густым запахом пива. “Иэ-э-эх!” – вырвалось протяжное из-за ограды. Брянцевы разом повернули головы. За серыми досками и колтунами оборванной малины, мелькая загорелой кожей и подпрыгивая, как лягушка, парень избивал подвешенную на турнике бордовую грушу. – Нравится? – спросил Виктор. – Спортсмен! – сказала Лена насмешливо, чему-то смущаясь. – Хорошо тебе так сидеть: хочешь – книгу читай, хочешь – спорт показывают… Виктор оскалился, и крепче пахнуло пивом. Ей показалось: кисловатый запах исходит от веснушек, сбившихся ему на блестящий нос. – Скучно так сидеть, – сказала Лена. – А как ты хочешь? Лежать? – Никак я не хочу. – Хочешь, собаку заведем. – Козу еще скажи или корову! Сам видишь, я сейчас вся ребенком занята. Он погладил круговым движением по зеленому коленкору коляски: – Нагрелась! Как бы Таньку тепловой удар не хватил. – Типун тебе. – Солнце целый день жарит! А ты всё сидишь, сидишь… Кого высматриваешь? – Тебя. Они говорили отрывисто, под всхлипы и шмяканье за оградой. – Ни с кем еще не познакомилась? – А надо? – Сама решай. – С кем мне знакомиться? – Тебе – и не с кем? Пока я на работе… Кого-нибудь в гости пригласи, не так скучно будет… – Да не до знакомств мне. – Как? Сосед вон какой у нас… – Зачем он мне? – Нужен, наверно, раз ты у забора села… – Чего-о? – Лена опять перевернула журнал и наклонилась над буквами. “С помощью солдат он туго пеленал Гришку для его последней колыбели, – писал Пикуль. – Распутина вязали столь плотно, что…” – Как хоть его зовут? – Я почем знаю, – зашелестела страницей. – Не знаешь? – Нет, не имею чести… – Чести не имеешь? Виктор пробрался сквозь строй крапивы к малиннику, оперся о перекладину, сухо захрустевшую, и призывно свистнул. Удары продолжались. Лена засмеялась. Виктор резко обернулся, пронзая ее острым взглядом, она сделала вид, что читает. – Эй! Ты там оглох? – А? – Паренек бросил грушу и в перчатках подошел к ограде. – Как жизнь молодая? – Виктор не выпускал перекладину. – Лучше всех! – Ты живешь здесь, да? – На лето к бабушке приехал… В институт поступил в этом году… На учебу скоро. – Запыхавшийся голос создавал впечатление, что он оправдывается. – Первый курс? Не похож. Здоровый, как лось. А я чего тебя позвал… Как зовут? – Денис. – А я Виктор, Денис. Соседей надо знать! Мою-то, понятно, знаешь, она здесь день-деньской… Паренек небрежно кивнул. – Знаешь? – повысил Виктор голос. – А? – Лену мою знаешь, говорю? – Не, а чо? – А чо тогда киваешь? – Мальчик, не обращай внимания, – сказала Лена громко. – Он у меня психованный. – И снова наклонилась над журналом. – Как? – Виктор, забыв о пареньке, подскочил к ней. – Так! – выдала она ему в тон. – От…бись от меня! – Ты… – Он закинул руки назад, возбужденно щурясь. – При ребенке! – Каком ребенке? Она понимает? – Тварь! – Ударь! Ударь меня! Только попробуй! Сразу с тобой разведусь! Пискнула и заворочалась девочка. Паренек отхлынул от забора, испуганным бегом протопал по крыльцу, и наступила тишина. Виктор не говорил с ней до вечера, утром убрел на работу. Вернувшись, заговорил как ни в чем не бывало. Значит, съел. С того раза она давала ему отпор. Войдя во вкус, стала вцепляться первая. Теперь они ругались всё чаще. Виктор мог сгоряча убежать из дома, но быстро остывал и возвращался, а она от скандала к скандалу расставалась со страхом, что он ее бросит. Впрочем, завалы газет с кроссвордами, запахи пота и выпивки или привычка грубо хватать за волосы лобка – это всё осталось прежним и даже устраивало ее. В ноябре их с Таней положили в пушкинскую больницу: у девочки несколько дней держалась непонятная температура. Ближе к ночи в бокс зашел дежурный врач, рослый большеголовый кавказец. Двумя сжатыми пальцами потрогал спящей девочке лобик, перевел взгляд на Лену: – Как дела? – Укол сделали. – Укол – это правильно. Шагнул к другой женщине (развевались полы халата), похожей на изнуренную кенгуру, – она была с малышом, который ныл за сеткой и всё время выплевывал соску, погрозил ему пальцем, потом погрозил ей: – Не спала, что ли, давно? Спать надо. На кого похожа! Ребенку не нужна мать-инвалид! – Я не мать, я тетя. – Тетя-инвалид! – И обратно к Лене: – Жалоб нету, мамаша? Голова не болит? – У кого, у меня? – Не у меня же. Себя не забывай, – заботливо окинул бархатным взглядом. – Давно болеете? Сколько температура уже? Пятые сутки? Ай-ай! Вирус такой поганый! Зайди в сто седьмой. Хорошие дам рекомендации. – Он лихо развернулся и вышел. …Лена поскреблась в дверь, донеслось громовое: – Да! Вошла, попала в сумрак. Врач сидел перед красной лампой и что-то писал. Поднял голову, словно очнувшись. Выплыл из-за стола, роняя лохматые тени. Взял ее за плечи, усадил в дерматиновое кресло. Впечатал ладонь в лоб и, не убирая, защелкал языком: – Градусник не надо? Точно? – У вас рука горячая. – Нормальная рука. Нет, не нравишься ты мне. Смотри, заболеешь – домой отправлю. Я историю почитал. Значит, сыпь у нее? – Сегодня… Покраснение. От антибиотика, сказали. – А ты сама в порядке? Уверена? Хочешь, осмотрю? Лена столкнулась с его глазами, мерцавшими на затемненном лице, и ощутила, как действительно покраснела среди сумрака. Слабо сказала: – Не хочу. Что с Танечкой, что-то серьезное? – С какой Танечкой? – Моей. – A-а… Ты не переживай. Завтра будет лучше, завтра вспомни Сослана Эдуардыча. Я историю смотрел: там всё нормально, всё плохое у вас позади. Главное – ты теперь не подхвати ничего. Этот период самый заразный. Такая симпатичная… Тебе болеть нельзя. Больше кушать надо. Хотя… Что я говорю! Лучше не толстей. Вот сейчас в самый раз… Кр-расота! Слушай, ты расслабься… Будешь грустная – себя доконаешь. Дети любят веселых! – Лене показалось, что он говорит тост. – Кормишь еще? |