Онлайн книга «Смерть и немного любви»
|
– В субботу я осталась дома, потому что не хотела ехать на Элину свадьбу. Этого достаточно? – Нет, Катя. Этого недостаточно. Я прошу вас объяснить, почему. – Потому что мне не нравится ее семья. Они очень высокомерные и самодовольные. Я плохо себя чувствую в их обществе. Теперь достаточно? – Скажите, а жених Элены вам нравится? – Жених как жених. – Она пожала плечами. – Почему он должен мне нравиться? Пусть он Эльке нравится. – А в его обществе вы чувствуете себя хорошо, или он такой же, как ее родители? – В его обществе я себя не чувствую. Никак. – Почему? – Потому что я не бываю в его обществе. – Вы что же, даже незнакомы с ним? – Почему, знакома. – Как вы считаете, что он за человек? Снова неопределенное пожимание плечами. – Почему вы меня об этом спрашиваете? Спросите у Эли, она его лучше знает. – Спрошу, – пообещал Коротков. – Но я хотел бы услышать ваше мнение. – У меня нет мнения. Пожалуйста, Юрий Викторович, давайте будем говорить об Эле, а не о ее женихе. – Вам неприятна эта тема? – Да нет, просто про Элю я знаю все, а про него ничего сказать не могу. – Катя, вы знаете, почему не состоялась свадьба? – Эля сказала, в загсе девушку какую-то убили… – А про письмо она вам рассказывала? – Рассказывала. – Как вам показалось, она была очень напугана этим письмом? – Очень. – У нее не возникло мысли отказаться от регистрации брака с Турбиным после этого письма? – Она же поехала в загс на следующий день… – Но то было на следующий день. А в пятницу, сразу после получения письма? – Не знаю. После получения письма в пятницу она мне не звонила. Я узнала о нем только вчера, в воскресенье. Но думаю, что ее мамочка воспользовалась этим посланием и провела с Элькой воспитательную работу. Тамиле Шалвовне Турбин не нравится. Она, наверное, счастлива, что они не поженились. – А что Тамила Шалвовна имеет против него? – Не знаю, это вы у нее спросите. Просто Элька всегда ужасно расстраивалась из-за того, что мать ее не одобряет. – Расстраивалась, но замуж выйти все-таки решилась, – заметил Коротков. – Она сильно влюблена. Тут уж не до материнского благословения. – Катя, как вы думаете, кто мог написать Элене это письмо с угрозами? – Не знаю. – И никаких предположений? – Ну… Сама Тамила могла, с нее станется. – Вот как? Это любопытно. Ваше предположение чисто интуитивное или оно основывается на каких-то фактах? – Нет у меня никаких фактов. Просто я знаю: Тамила по трупам пойдет, если ей надо. – А ей надо? – Не знаю. Может, она не хочет, чтобы Валера вошел в их семью. Знаете, денежные мешки всегда берегут свой клан от посторонних, особенно от нищих посторонних. А Тамила и Иштван – снобы, каких свет не видел. Валера… Нищий… Любопытно. Особенно если речь идет о человеке, с которым едва знакома. Что-то слишком часто она повторяет «не знаю», хотя должна бы знать. Ведь она с семьей Бартош знакома много лет. Странная девушка эта Катя. * * * Голос Антона Шевцова по телефону совсем не походил на голос того энергичного молодого человека, который так напористо уговаривал Настю сфотографироваться на крыльце загса. Он говорил еле слышно, проглатывая слова и делая между ними длинные паузы. – Да что с вами, Антон? – спросила Настя. – Вы больны? – Знаете, расклеился что-то… Сердце прихватило. У меня это бывает. – Ну надо же, – посочувствовала она, – в вашем-то возрасте. – Это с детства. Знаете, бегаю, прыгаю, ночами не сплю, а потом вдруг прихватывает… Одышка ужасная и слабость. Дохожу до кухни и сажусь отдыхать. Потом встану, газ зажгу и снова отдыхаю. Потом воду в чайник налью… Я тут как-то время засекал: на то, чтобы встать с дивана и поставить на огонь чайник, у меня ушло сорок минут… – Знакомая картина. У меня так бывало. Я вам очень сочувствую. Ладно, тогда уж не буду вас терзать. Поправляйтесь. – А что вы хотели? – Меня интересует одна из ваших фотографий, но если вы болеете… Ничего, это потерпит. – Какая именно? – На ней женщина, которая сразу после убийства успела уйти из загса. Ее имени нет в списках, составленных работниками милиции. Я подумала, может, вы что-нибудь о ней вспомните. У вас нет дома этих снимков? – Нет, я же делал их в лаборатории и в одном экземпляре, чтобы быстрее было. А вы теперь будете заниматься этим делом? – Не совсем… Я, видите ли, в отпуске с сегодняшнего дня. Так что мое участие в раскрытии убийств чисто номинальное. На уровне детектива-любителя. – Вы сказали – убийств… – Антон снова перевел дыхание. Насте было слышно, как тяжело он дышит. – Их что, несколько? – Два. В тот же день двумя часами раньше в другом загсе тоже застрелили невесту. Поэтому меня так интересует эта таинственная женщина. Может быть, в другом загсе ее тоже видели? Я, собственно, хотела попросить у вас негатив, чтобы сделать несколько отпечатков. Но это не столь важно, копии можно сделать и с фотографии. Негативы у вас тоже в лаборатории? – Да. Если б знал… Взял бы с собой… Я так торопился в субботу, едва снимки высушил – и бежать. Меня ваш коллега ждал, Юрий. – Спасибо вам, Антон. Извините, что побеспокоила. Лечитесь, выздоравливайте. Настя положила трубку и откинулась на спинку стула. В который уже раз ей пришло в голову, что ощущение своего рабочего места, своего кабинета почему-то делается совсем другим, когда находишься в отпуске. Стены те же, и окно, и стол, и телефонный аппарат, и сейф, а все равно возникает какое-то странное чувство, что ты здесь чужая и находишься незаконно. Конечно, она не выдержала и примчалась сюда. Лешка только хмыкнул, когда она робко сказала ему утром, что хочет заехать на работу. – Давай поезжай. А я с чистой совестью буду работать на твоем компьютере. Я же вижу, как ты ерзаешь. Все равно тебе покоя не будет, Коротков без тебя как без рук. В отличие от Чистякова полковник Гордеев Настю не одобрял. – Научись отключаться, – буркнул он, увидев ее в коридоре. – Нельзя быть затычкой в каждой бочке. |