Книга Женщины Цезаря, страница 166 – Колин Маккалоу

— Ты был отличным консулом, Силан.

— Я тоже так думаю. Год выдался непростой, но я пережил его. — Силан сжал теплые сухие пальцы жены. — Я только тебя не мог пережить, Сервилия.

— Ты был болен еще до нашей свадьбы.

Он замолчал. Его невероятно длинные светлые ресницы, как веера, лежали на обвисших щеках. «Как он красив! — подумала его жена. — И как он мне понравился, когда я впервые увидела его! Я буду вдовой уже во второй раз».

— Брут дома? — спросил он через некоторое время, поднимая усталые веки. — Я бы хотел поговорить с ним.

И когда Брут вошел, Силан взглянул поверх его грустного лица на Сервилию.

— Выйди, дорогая, сходи за девочками и подожди. Брут позовет тебя.

Как ей не нравилось, когда ее просили выйти! Но она подчинилась. Силан сначала удостоверился в том, что она ушла, потом повернул голову и посмотрел на сына своей жены.

— Сядь на мою кровать, Брут.

Брут повиновался, его черные глаза в мерцающем свете лампы блестели от слез.

— Ты плачешь обо мне? — спросил Силан.

— Да.

— Ты плачь о себе, сынок. Когда я умру, ладить с ней будет еще труднее.

— Вряд ли это возможно, отец, — сказал Брут, подавляя рыдания.

— Она выйдет замуж за Цезаря.

— О да.

— Может быть, это окажется хорошо для нее. Более сильного человека я не встречал.

— Тогда между ними начнется война, — сказал Брут.

— А Юлия? Как вы оба будете жить, если они поженятся?

— Как и сейчас. Мы справимся.

Силан потянул на себя простыни. Казалось, он исчезает на глазах.

— Брут, мое время пришло! — воскликнул он. — Мне так много надо было сказать тебе, но я все откладывал и откладывал, пока не стало слишком поздно. Вот и вся история моей жизни!

Плача, Брут побежал за матерью и сестрами. Силан еще смог улыбнуться им, а потом закрыл глаза и умер.

Похороны, хотя и не за счет государства, получились пышными. Они прошли не без щекотливого нюанса: любовник вдовы председательствовал на похоронах ее мужа и произнес замечательное надгробное слово с ростры. Он говорил так, словно никогда в жизни не встречался с вдовой, а вот ее мужа, напротив, знал очень хорошо.

— Кто позволил Цезарю выступить с речью на похоронах? — спросил Цицерон Катула.

— А как ты думаешь, кто?

— Здесь — не то место, где Сервилия может распоряжаться.

— А разве Сервилия знает свое место?

— Жаль, что у Силана не было сыновей.

— Скорее, это его удача.

Они медленно пошли прочь от могилы Юния Силана, которая находилась на южной стороне города у Аппиевой дороги.

— Катул! Что нам делать со святотатством Публия Клодия?

— А что говорит об этом твоя жена, Цицерон?

— Терзается. Нам, мужчинам, не стоило совать нос в это дело, но раз уж мы сунулись, то Публия Клодия следует осудить. — Цицерон помолчал. — Должен сказать тебе, Квинт Лутаций, что я попал в очень неудобное и деликатное положение.

Катул остановился.

— Ты, Цицерон? Каким образом?

— Теренция считает, что у меня роман с Клодией.

На миг Катул словно онемел. Потом расхохотался. Присутствовавшие на похоронах с любопытством посмотрели на них. Странная пара: оба — в черных траурных тогах с узкой всаднической пурпурной полосой на правом плече, но один хохотал, а другой стоял, явно возмущенный.

— И что же в этом смешного? — раздраженно спросил Цицерон.

— Ты! Теренция! — выдохнул Катул, вытирая выступившие от смеха слезы. — Цицерон, неужели она… ты… Клодия?

— На обеде у Аттика Клодия все время строила мне глазки, — высокомерно похвастался Цицерон.

— В эту женщину, — сказал Катул, продолжая путь, — проникнуть труднее, чем в Нолу. Почему, ты думаешь, Целер ее терпит? Он знает все ее ухватки! Хихикает, хлопает ресницами, делает полного дурака из какого-нибудь мужчины, а потом отступает за стены и наглухо запирает ворота. Скажи Теренции, чтобы не глупила. Наверное, Клодия просто так веселится за твой счет.

— Нет, это ты скажи Теренции, чтобы она не глупила.

— Благодарю, Цицерон, но — нет. У меня хватает хлопот с Гортензией. Я не хочу скрещивать мечи еще и с Теренцией.

— Я тоже не хочу, — сказал несчастный Цицерон. — Знаешь, Целер написал мне. Он мне пишет с тех пор, как уехал управлять Италийской Галлией!

— Обвиняет тебя, что ты — любовник Клодии? — спросил Катул.

— Нет, нет! Он хочет, чтобы я помог Помпею получить землю для его солдат. Это очень трудно.

— Будет трудно, если ты займешься этим делом, друг мой! — сказал Катул угрюмо. — Могу сказать тебе прямо сейчас: Помпей получит землю только через мой труп!

— Я знал, что ты так скажешь.

— Тогда о чем ты болтаешь?

Цицерон вытянул руки, словно хотел схватить Катула, и заскрипел зубами.

— Я не имею привычки болтать! Но неужели Целер не знает того, что весь Рим болтает о Клодии и об этом новом поэте, Катулле?

— Ну, — спокойно сказал Катул, — если весь Рим болтает о Клодии и о каком-то поэте, тогда он не может серьезно думать о Клодии и о тебе, не так ли? Скажи об этом Теренции.

— Грр! — прорычал Цицерон и решил в дальнейшем молчать.

Сервилия тактично выдержала паузу между смертью Силана и запиской Цезарю с просьбой поговорить — в комнатах на улице Патрициев.

Встретивший ее Цезарь был на себя не похож. Просто неприятного разговора вряд ли достаточно для такой перемены. Причина была иная — и достаточно веская. Его стали донимать кредиторы. Пустили слух по всей улице Банкиров, что в нынешнем году преторы не получат провинций. Это значило, что Цезаря могла ожидать не победа, а непоправимое поражение. Конечно, это все Катул, Катон, Бибул и остальные boni. В конце концов они нашли способ лишить преторов провинций. Фуфий Кален оказался очень хорошим плебейским трибуном. И если существовало худшее положение, то экономическая ситуация достигла его. Если даже такой консерватор, как Катон, видит необходимость понизить цену на зерно, тогда Рим действительно в трудном положении. Удача!.. Что вдруг случилось с удачей Цезаря?! Или богиня Фортуна просто испытывает его?

Но кажется, Сервилия была не в настроении выяснять проблему Фортуны. Она поздоровалась с Цезарем очень серьезно, не собираясь раздеваться. Потом села в кресло и попросила вина.

— Скучаешь по Силану? — спросил Цезарь.

— Наверное, да. — Она принялась вертеть бокал в ладонях. — Цезарь, ты знаешь что-нибудь о смерти?

— Только то, что она приходит. Меня она не страшит, если наступит мгновенно. Но если меня ждет участь Силана, я лучше покончу с собой.