Онлайн книга «Роковое совпадение»
Стюардесса, словно детскую коляску, толкает перед собой столик с напитками. Останавливается у ряда, где сидит Патрик. — Что вам предложить? — спрашивает она. Ее улыбка напоминает Патрику маску Натаниэля во время минувшего Хеллоуина. — Томатный сок. Без льда. Сидящий рядом с Патриком мужчина складывает газету. — Томатный сок с водкой, — усмехается он, растягивая слова с сильным техасским акцентом. — Да, со льдом. Стюардесса идет дальше, оба мужчины делают глоток из своих бокалов. Сосед опускает глаза в газету и качает головой. — Следует поджарить эту сучку, — бормочет он. — Прошу прощения… — Я об этом деле об убийстве. Все, наверное, о нем слышали… Даже нашелся дурак, который требует в последнюю минуту выпустить ее из камеры смертников, потому что она обрела Иисуса. Все дело в том, что губернатор боится поджарить ее, потому что она женщина. Патрик всегда был сторонником смертной казни. Но он слышит свой голос: — Звучит здраво. — Наверное, вы из тех либеральных янки, — поднимает его на смех сосед. — Как по мне, совершенно не важно, есть у тебя член или нет. Выстрелил человеку в затылок в ночном магазине — получи сполна. Понимаете? — Он пожимает плечами и допивает свой сок с водкой. — Вы летите по делам или как? — По делам. — Я тоже. Занимаюсь торговлей. Продаю милосердные мышеловки, — доверительно сообщает он, как будто это секретная информация. — Я адвокат из американского союза защиты гражданских свобод, — врет Патрик. — Лечу, чтобы представлять дело этой женщины в суде. Торговец заливается краской: — Простите. Я не хотел показаться неуважительным… — Как бы не так! Мужчина сворачивает газету и засовывает ее в карман сиденья впереди. — Даже ваше сочувствие не сможет всех спасти. — Всего одну, — отвечает Патрик. — На большее я и не надеюсь. Вот женщина, которая носит мою одежду. У нее моя кожа, мой запах, но это не я. Грех подобен чернилам, он проникает в человека, окрашивает его, делает его совершенно другим. Его невозможно смыть. Как ни пытайся, прежним никогда не станешь. Слова не смогут оттянуть меня от края. Как и дневной свет. Это непреодолимо. Это атмосфера, в которой я должна научиться дышать. Отрастить жабры для греха, чтобы вбирать его в себя с каждым вздохом. Это пугает. Я не могу понять, кто эта женщина, которая живет моей жизнью. Я хочу взять ее за руку. А потом толкнуть — что есть силы! — со скалы. Шагая по улицам Бель-Шасс, штат Луизиана, мимо кованых ворот и увитых плющом двориков, Патрик ловит себя на том, что постепенно избавляется от одежды. В таком климате Рождество кажется неправильным; рождественские гирлянды, похоже, потеют от жары и влажности. Он недоумевает, как Глен Шишинский, рожденный в Луизиане, вообще смог выжить на севере. Но ответ ему уже известен. Детство, проведенное среди тамошних креолов, не слишком отличается от присмотра за прихожанами на северо-востоке Штатов. Неоспоримое тому доказательство сейчас лежало у Патрика в нагрудном кармане — ксерокопии из государственного архива, их он получил от сотрудницы загса штата Луизианы в Новом Орлеане. Артур Гвинн родился 23 октября 1943 года, родители: Сесилия Маркетт Гвинн и ее муж, Александр Гвинн. Четырьмя годами позже зарегистрирован брак вдовы Сесилии Маркетт Гвинн с Теодором Шишинским. А в 1951 году родился Глен. Единоутробные братья. В последний раз завещание Шишинского пересматривалось в 1994 году, и вполне вероятно, что Артур Гвинн больше не проживает в Бель-Шасс. Но с чего-то нужно начинать. Священники не исчезают бесследно, в особенности в католическом городе. Если Гвинн поддерживает связь с кем-либо из соседей, Патрик сможет ухватиться за ниточку и выяснить его местонахождение. Для этой цели у него в кармане имеется еще одна ниточка, которую он вытащил, вырвав последние страницы телефонной книги. Перечень церквей. Самая большая — Богоматери. Он не разрешает себе задумываться над тем, что будет делать с этой информацией, когда все разузнает. Патрик поворачивает за угол, и перед ним предстает церковь. Он взбегает по каменным ступеням, входит в неф и тут же натыкается на купель со святой водой. Мерцающие свечи отбрасывают на стены тени, а отблеск света, проходящего через витражи, разливает на мозаичном полу яркую лужицу. Над алтарем, как знамение, маячит вырезанное из кипариса распятие Иисуса. Тут пахнет католичеством: воском, чопорностью, темнотой и миром — всем, что возвращает Патрика в молодость. Он ловит себя на том, что неосознанно крестится, когда соскальзывает на скамью в глубине церкви. Четыре женщины кивают в такт молитве, их вера уютно устроилась между ними подобно складкам юбок красавиц Конфедерации. Еще одна тихонько рыдает в ладони, пока священник шепотом ее утешает. Патрик терпеливо ждет, поглаживая руками блестящее полированное дерево. Неожиданно волосы у него встают дыбом. По краю скамьи за его спиной проходит кошка. Хвостом она щекочет ему затылок, и он облегченно выдыхает. — Ты напугала меня до чертиков! — бормочет Патрик, а потом смотрит на резного Иисуса. — Очень напугала, — исправляется он. Кошка, прищурившись, смотрит на него и прыгает на руки подошедшему священнику. — Следует быть осмотрительнее, — брюзжит священник. Патрик не сразу понимает, что святой отец обращается к кошке. — Прошу прощения, я пытаюсь найти отца Артура Гвинна. — Что ж, — улыбается священник, — вы его уже нашли. Всякий раз, когда Натаниэль пытается увидеть маму, она спит. Даже когда за окном светло, даже когда по детскому каналу идет «Франклин». «Оставь маму в покое, раз она так хочет», — говорит папа. Но Натаниэль вовсе не уверен, что мама хочет именно этого. Он вспоминает, как иногда просыпается по ночам, потому что видит сон, будто под кожей у него пауки, и кричит, чтобы они убирались, и в постели его удерживает только то, что вокруг темно, а от кровати до двери кажется слишком далеко. — Нужно что-то делать, — говорит Натаниэль отцу. Прошло уже три дня, а мама все спит. Но отец морщится, как обычно делает, если Натаниэль слишком громко кричит, когда ему моют голову, и голос эхом разносится по ванной комнате. — Мы здесь не поможем, — отвечает он сыну. Неправда. И Натаниэль это знает. Поэтому, когда отец выходит на улицу, чтобы выбросить мусор в контейнер, стоящий в конце подъездной дороги («Две минутки, Натаниэль… Ты же можешь здесь посидеть и две минуты будешь вести себя хорошо, верно?»), Натаниэль ждет, пока не перестает слышать шорох гравия под отцовскими ногами, а потом бросается наверх, в свою спальню. Он переворачивает мусорную корзину, чтобы использовать ее как стул, и достает из шкафа все, что нужно. Потом тихонько поворачивает ручку родительской спальни и входит внутрь на цыпочках, как будто пол ватный. |