Онлайн книга «Роковое совпадение»
Я закатываю глаза и повторяю: — Я свидетель. Я не прокурор. — «Я буду слушать вопрос, отвечать на него и закрывать рот!» — продолжает Фишер. На месте Фишера я бы от своего свидетеля требовала того же самого. Но я не на месте Фишера. Как и он не на моем. — Фишер, посмотрите на меня. Я женщина, которая преступила черту. Сделала то, что сделал бы в этой ужасной ситуации любой родитель. Каждый присяжный в этом жюри смотрит на меня и пытается решить, кто я — чудовище или героиня. — Я опускаю глаза, чувствуя, что на них неожиданно наворачиваются слезы. — Я и сама пытаюсь это понять. Не могу сказать, почему я это сделала. Зато могу объяснить: если меняется жизнь Натаниэля, меняется и моя жизнь. И если Натаниэль никогда не оправится от этого, тогда и я не оправлюсь. А когда смотришь на это под таким углом, не так уж важно, последовательна ли ты в своих показаниях, разве нет? Поскольку Фишер молчит, я заглядываю еще глубже в себя: осталась ли во мне еще уверенность? — Я знаю, что делаю, — говорю я. — Я полностью контролирую ситуацию. Фишер качает головой. — Нина, — вздыхает он, — и почему, вы думаете, я так нервничаю? — О чем вы думали, когда проснулись утром тридцатого октября? — через несколько минут спрашивает Фишер. — Что это будет худший день в моей жизни. Фишер поворачивается, на его лице написано удивление. Этого мы не репетировали. — Почему? Ведь отцу Шишинскому вот-вот должны были предъявить обвинение. — Да. Но как только обвинение будет предъявлено, затикают часы безотлагательного судебного разбирательства. Его либо отдадут под суд, либо отпустят. А это означало, что Натаниэлю придется в этом участвовать. — Когда вы приехали в суд, что произошло? — Томас Лакруа, прокурор, сказал, что зал суда постараются очистить от зевак, потому что дело получило большой резонанс. Так получилось, что предъявление обвинения отложили. — И что вы сделали? — Сказала мужу, что мне нужно на работу. — Так и было? Я качаю головой: — Я оказалась у оружейного магазина, на парковке. Честно, я не знаю, как там оказалась, но я точно знала, что именно там и должна быть. — И как вы поступили? — Когда магазин открылся, я вошла в него и купила пистолет. — А потом? — Положила пистолет в сумочку и вернулась в суд, на процедуру предъявления обвинения. — Вы планировали как-то использовать пистолет, пока ехали к зданию суда? — интересуется Фишер. — Нет. Все мои мысли были только о Натаниэле. Фишер дает присяжным возможность задуматься над моим ответом. — И что вы сделали, когда приехали в суд? — Вошла в здание. — Вы думали о металлоискателях? — Нет, не думала. Я просто обошла их, потому что я прокурор. Я поступаю так двадцать раз на день. — Вы намеренно обошли металлоискатели, потому что несли в сумочке оружие? — В тот момент, — отвечаю, — я вообще не думала. Я смотрю на дверь, просто смотрю на дверь, в любой момент из нее может выйти священник. Кровь стучит в висках, я не слышу, что говорит Калеб. Я должна его увидеть. Я слышу только, как шумит кровь. Он войдет в эту дверь. Когда поворачивается ручка двери, я перестаю дышать. Когда дверь открывается, первым появляется судебный пристав, время останавливается. А потом весь зал пропадает, остаемся только я и он — а Натаниэль связывает нас, как клей. Я не могу смотреть на него, но и отвернуться не в силах. Священник поворачивает голову и безошибочно находит мои глаза. Не произнося ни слова, он как бы говорит: «Отпускаю тебе грехи твои». И от мысли, что это он отпускает мне грехи, внутри меня что-то ломается. Моя рука опускается в сумочку, и почти с обыденным равнодушием я позволяю всему случиться. Вам знакомо такое чувство, когда вы понимаете, что видите сон, даже когда спите? Пистолет, словно магнитом, тянет, пока он не оказывается всего в нескольких сантиметрах от его головы. В этот момент я нажимаю на спусковой крючок, не думая о Шишинском, не думая о Натаниэле. Даже не думая о мести. Одно слово зажато у меня между зубами: «Нет». — Нина! — шипит Фишер, наклонившись к моему лицу. — Вы как? Я недоуменно смотрю на него, потом на обескураженных присяжных. — Да… простите. Но мысленно я еще там. Я не ожидала отдачи от пистолета. На каждое действие будет и соответствующее противодействие. Убьешь человека — тебя ждет наказание. — Вы сопротивлялись, когда приставы навалились на вас? — Нет, — бормочу я. — Я просто хотела знать, что он мертв. — А когда детектив Дюшарм отвел вас в камеру? — Да. — Вы ему что-то говорили? — Что у меня не было выбора. Я должна была это сделать. Что, в свою очередь, было сущей правдой. Тогда я сказала это, чтобы меня считали сумасшедшей. Но заключения психиатров фактически не противоречили действительности: я не контролировала свои действия. Они только ошибаются, полагая, что это значит, будто я безумна. Мой поступок — не психическое заболевание, не психотический срыв. Это инстинкт. Фишер выдерживает паузу. — Через некоторое время вы узнали, что вашего сына изнасиловал не отец Шишинский. Что вы почувствовали? — Хотела, чтобы меня посадили в тюрьму. — Вы и сейчас так думаете? — спрашивает Фишер. — Нет. — Почему? В этот момент мой взгляд падает на стол защиты, где сейчас нет ни Фишера, ни меня. «Заброшенный город», — думаю я. — Я сделала то, что сделала, чтобы защитить своего сына. А как я смогу его защитить, если меня не будет рядом с ним? Фишер многозначительно смотрит на меня: — Вы намерены еще когда-либо подменять закон своими желаниями? Я знаю, что он хочет от меня услышать. Я знаю, потому что именно эти слова хотела бы услышать от свидетеля в решающее мгновение. Но я уже достаточно себя обманывала. Не стану кормить ложью и присяжных. — Я хотела бы вам пообещать, что больше никогда… но это будет неправда. Я думала, что знаю этот мир. Думала, что могу его контролировать. Но когда человек думает, что держит жизнь под уздцы, именно тогда она вероятнее всего и ударяет его под дых… Я убила человека. — Слова обжигают мне язык. — Не просто человека, а удивительного человека. Невиновного человека. И этот груз останется со мной навсегда. И, как любой груз, с каждым годом он будет становиться все тяжелее и тяжелее… только я никогда не смогу от него избавиться, потому что он стал частью меня. — Я повторяю, повернувшись к присяжным: — Я хотела бы пообещать вам, что больше никогда не совершу ничего подобного, но, с другой стороны, я никогда не думала, что вообще на такое способна. И оказалось, что я ошиблась. |