Книга "Империя!", или Крутые подступы к Гарбадейлу, страница 42 – Иэн Бэнкс

Перед отъездом из Парижа он встретился с Гайдном еще один раз; они постояли в гулком соборе Парижской Богоматери, проехались на метро, побродили по Монмартру — раньше Олбан избегал этого места, считая его приманкой для туристов, но теперь смог оценить его прелесть. Купили по мороженому и присели на ступени церкви Святого Сердца.

— Готов поспорить, ты вскоре посмотришь на это под другим углом, — сказал Олбан Гайдну.

— Думаешь? — Гайдн сидел, склонившись вперед и широко расставив ноги; одной рукой он отводил в сторону галстук, чтобы не закапать мороженым.

Олбан расслабился, свободно откинулся назад, провожал глазами освещенных солнцем девушек и с аппетитом уплетал пломбир.

— Верь мне. Я знал одного парня, у которого в кабинете всегда был идеальный порядок, для каждой мелочи свое место — вот такая патологическая аккуратность. Знаешь, есть специальные ручные пылесосы для чистки клавиатуры? У этого типа таких было два — на случай, если один выйдет из строя. Он органически не выносил, когда что-то оказывалось не на месте, пусть даже на короткое время. В результате этот аккуратист довел свой кабинет до такого безупречного состояния, что не смог там работать: ему втемяшилось, что открытый ящик стола — уже беспорядок. Не рабочее место, а какой-то ледяной дворец. Он даже отказался от мусорной корзины, потому что в ней, как в клоаке, неизбежно скапливается грязь.

Олбан покосился на Гайдна, но тот молчал и сосредоточенно поедал мороженое.

— Эта корзина и подсказала выход. Я ему сказал: мать твою, поставь ты себе под стол корзину — это жертвенник, капкан, который вберет в себя весь беспорядок. Мусорная корзина — это средоточие хаоса, которое не требует упорядоченности; более того, любая попытка навести в ней порядок свидетельствует о непонимании функциональной природы вещей.

Гайдн по-прежнему молчал, однако начал прислушиваться.

— Представь себе хорошо организованную систему регистрации документов: в ней всегда предусматривается папка «Разное», — продолжил Олбан. — Если какие-то документы не вписываются ни в одну из тематических папок, это еще не значит, что рубрикация неверна, — просто в мире так устроено. Для того и существует папка «Разное»: откажись от нее — и порядка станет не больше, а меньше, потому что придется слишком широко трактовать существующие рубрики или создавать новую папку для каждого отдельного документа, для каждого раздела и вместо организации хранения документов придется заниматься бесконечным присвоением имен. Рубрика «Разное» придает смысл всем остальным. Аналогичным образом мусорная корзина придает смысл аккуратности.

Он вспомнил о мороженом. Тут Гайдн повернул голову, все еще не отпуская галстук.

— И что, помогло? — спросил он. — Вот что значит глубокий психоанализ. Твой друг прозрел и стал, как прежде, счастливым и полезным винтиком конторской машины?

Спешно пораскинув мозгами — вся эта история была придумана на ходу, — Олбан сказал:

— Еще бы не помогло! — Он сдвинул темные очки и улыбнулся Гайдну. — Конечно, помогло. Здорово, да? — Темные очки вернулись на переносицу.

Олбану тогда показалось, что Гайдна это не убедило.

Впрочем, через неделю он все же вернулся в Лондон. В семье Олбан удостоился похвалы. А про себя подумал, что бедняга двоюродный просто переутомился.

— Гм. Стало быть, ты, Олбан, как и прежде, — шампанский социалист? [25] — спрашивает Кеннард.

Они ужинают у родителей Филдинга на Мейлисон-стрит. Кеннард и Ренэ принимают у себя Олбана и Филдинга (Гайдн, конечно, тоже присутствует, потому что живет с родителями). Была приглашена и Нина, гражданская жена Филдинга, но она не смогла пропустить занятия на каких-то курсах (не иначе как «Астрология древних майя для кошек»). Они с Филдингом живут в Айлингтоне.

Филдинг всучил Олбану свой старый костюм и заставил надеть. Ол помылся-побрился — не подкопаешься, но от галстука отказался наотрез. Тема «шампанского социализма» уже сидит у Филдинга в печенках. Когда Олбан работал в фирме, ему полагались ежегодная премия и персональная машина. Но если человеку больше нравится вкалывать на лесоповале, это не делает его леваком, хотя теперь он играет в бессребреника.

Ол косится на австралийский «шираз» у себя в бокале (у папы феноменальная способность выбирать неподходящее вино, досадует Филдинг).

— Был когда-то шампанским социалистом, — отвечает Ол.

— Так-так. — Кеннард поднимает брови. — Был, да весь вышел?

— Нет, — говорит Олбан. — Просто стал более выдержанным. Теперь я марочный шампанский социалист. — Он поднимает бокал. — За ваше здоровье.

Кеннард моргает. Гайдн ухмыляется.

— Где же ты нынче трудишься, Олбан? — спрашивает Ренэ.

За долгие годы супружества жена Кеннарда научилась, хотя и не сразу, отвлекать внимание от промашек, бестактностей и тягостных пауз в речах мужа.

— Нигде, Ренэ, — отвечает ей Олбан. — Пока безработный.

— На перепутье, — понимающе кивает Кеннард. — Так-так.

Кеннарду недавно стукнуло шестьдесят два, но выглядит он старше своих лет. За последние годы он раздобрел, лишился последних волос, обзавелся тяжелыми и крайне отталкивающими брыжами. Зубы — тихий ужас. В компании занимает пост управляющего директора, что звучит вполне солидно. Как ни странно, умеет находить общий язык с детьми и политиками.

— На перепутье, — не спорит Олбан.

— А девушка есть? — интересуется Ренэ.

Не в пример мужу, мать Филдинга — совсем худышка.

— Постоянной, можно сказать, нет, — отвечает он и ловит на себе взгляд Филдинга.

— Ясненько, — изрекает Кеннард.

— У Олбана прекрасная девушка, — встревает Филдинг. — Живет в Глазго, математик. Преподает в университете.

— Кто-кто, сынок?

— Профессор.

— Нет, ты что-то другое сказал.

— Профессор математики, — втолковывает ей Филдинг, чтобы развеять сомнения.

— Не может быть! — изумляется Ренэ.

— Темная лошадка, — говорит в пространство Кеннард.

Рене сражена наповал. Она поворачивается от Филдинга к Олбану:

— Ты возьмешь ее на гулянку в Гарбадейл?

— Возможно, она меня туда подвезет, но сама не останется, — говорит Олбан. — Поедет дальше, на скалы.

— Она — верхолаз? — Ренэ сражена.

— Ах да, гулянка в Гарбадейле, — говорит Кеннард, будто до него только что дошло (и это весьма вероятно).

— Действительно верхолаз? — не верит Ренэ. — И одновременно профессор? — Она умолкает, а потом заливается пронзительным хохотом, прикрывая рот ладошкой. — Прямо как мужчина! — Она поворачивается к Гайдну. — Гайдн, как ты считаешь? Больше похоже на мужчину, правда?