Онлайн книга «Воронья дорога»
|
И я по-прежнему не знал, можно ли рассказать ей о своих чувствах. Ведь она собирается улетать, и как я смогу признаться ей сейчас в любви, если еще ни разу в жизни никому не признавался? Почему до сих пор молчал, спрашивается, и только теперь, накануне ее отлета, говорю? Чтобы в койку затащить? Остался только один драгоценный вечер, а я его рискую испортить. Рискую ее смутить, оскорбить, обидеть до глубины души – а мне ведь ни то, ни другое, ни третье совершенно ни к чему. И при всем при том я отдавал себе отчет, что в прошлом, несколько месяцев назад, было подходящее время и подходящее место. Если бы я тогда признался Эшли в любви, это выглядело бы абсолютно естественно. Но в той горячке, в той сложной круговерти событий – да плюс моя нерешительность, медлительность и невнимательность – я упустил момент, и с тех пор он ни разу не повторился. И вот я сижу в ресторане напротив нее, гляжу в отблескивающее при свете свечи лицо с нежной кожей, длинным тонким носом, улыбающимся красным ртом (нос и рот – ну в точности восклицательный знак) и сгораю заживо в серых искрах ее глаз. Мы вышли в холодную мартовскую ночь. Было сыро, отсвечивал мокрый асфальт. Эшли на ступеньках подождала, пока я надену папино наследство: твидовое пальто. На ней были черная юбка и старая куртка флотского покроя с завернутыми обшлагами – я ее помнил еще с похорон бабушки Марго. Опираясь на перила, Эшли смотрела, как я застегиваю поднятый ворот. Левая ее нога щелкала то носком, то каблуком, будто аккомпанировала песне, которой я не слышал. Я, поправляя воротник, посмотрел на постукивающую туфлю. – Морзянка? Эшли отрицательно покачала головой, длинные светло-каштановые волосы рассыпались по темным плечам. Мы в обнимку спустились с крыльца. – Как тот фильм называется, где чечеточник выстукивает кому-то оскорбление? – спросил я. – Не знаю.– Эш и на ходу постукивала туфельками. – Может, «Мертвецы не носят шотландку» [113] ? – почесал я в затылке. Я не надел перчаток, а потому чувствовал ладонью тепло через куртку Эшли. От нее пахло духами «Самсара». Это что-то новенькое, подумал я. – Возможно.– И она рассмеялась. – Ты чего? – Да вспомнила.– Она сжала мою талию.– Класс миссис Фимистер. Помнишь? Мы с тобой в одном классе были. – Ага, помню. Мы свернули на Вудландс-роуд. – Ты ее ненавидел – она у тебя радиоприемничек отобрала, или что-то вроде, и ты материл ее морзянкой.– Эш рассмеялась еще громче. – Было дело,—подтвердил я. – «Пошла ты в жопу, корова старая»,– прыснула Эш,– Это было самое смешное. – Боже! – Я чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.– Так ты что же, расшифровала? – Ага,—дружелюбно ухмыльнулась Эш. – Ах ты негодница! – рассмеялся я.—А я-то думал, это моя тайна. Уже потом кое-кому рассказал, только после школы, и никто не поверил. – А я сразу поняла,– снова ухмыльнулась Эш.– Пару раз замечание схлопотала, потому что хихикала. Едва не описалась, пытаясь не смеяться.– Эшли расхохоталась, запрокинув голову. – Я и не подозревал, что ты знаешь азбуку Морзе. Сам-то я скаутом был, нас научили. – А меня дедушка учил. Мы с ним за ужином часто ложками по тарелкам стучали – обменивались сообщениями. Мама с папой и остальные изумлялись, чего мы так веселимся, когда предлагают добавку пастушьей запеканки [114] . – И ты молчала? – укоризненно покачал я головой.– Ну даешь! Она замялась, выбивая чечетку и глядя на носки своих черных, на среднем каблуке туфель. – Я тебе не нравилась. Может, поэтому? – Мне тогда ни одна девчонка не нравилась. Да если честно, и ребята тоже. А если уж совсем честно, то я даже своих друзей презирал, почти всех. – М-да…– Эш подалась ко мне, ее ухмыляющееся лицо оказалось почти на моей груди.– Но ты все-таки не ломал им носы камнями, замаскированными в снежках. Я замер как вкопанный. Эш взвизгнула от неожиданности, теряя равновесие. Выпрямилась в метре от меня, повернулась, недоуменно поглядела в лицо. А я стоял как дурак, с открытым ртом. – Так ты знала, что это мой снежок? – Ну конечно знала.– Она нахмурилась, одновременно улыбаясь. – Еще одной тайне капец! – всплеснул я руками.– А я-то столько лет совестью мучился! Эш наклонила голову набок. – Правда, с перерывами,– уточнил я.– То мучился, то не мучился. Она приподняла бровь. – Ну, ладно,– обмяк я,– в основном не мучился. Но все-таки переживал. Эшли легонько покачала головой, шагнула вперед, взяла меня за руку и повела дальше по улице. – Не переживай, я никому не сказала. И к тому же я тебя простила. – Ты это всерьез? – Я снова обнял ее.– И когда? – Со временем. Ну, точнее, когда болеть перестало. Мы свернули к Вудландс-гейт. Я покачал головой: – Почему же ни разу не сказала, что догадалась? – Не было повода,– пожала плечами она. Я тоже пожал плечами: – Подумать только – молчала все эти годы! – И повторил: – Подумать только… * * * В доме на Парк-террис Эшли появилась в начале седьмого зверски голодная, так что, как только она бросила багаж, мы двинули в ресторан. После ужина, когда вернулись, я ей показал дом. В кухне была припасена бутылочка «Грейвса», мы ее откупорили, и я начал экскурсию. Водил Эшли из комнаты в комнату, рассказывал, показывал наиболее интересные или ценные предметы искусства, и мы потягивали вино, и статуи отсвечивали, и в канделябрах мерцали свечи, и перед нами разбегались разрисованные кругами ковры. Эшли много качала головой. А когда дошло до главной спальни, не удержалась от смеха. Мы вернулись в кухню. Мое предложение наполнить ее стакан Эшли отклонила. – Пойду-ка я спать.—Она провела ладонью по волосам, поставила стакан на дубовую буфетную стойку.– Только возьму с собой кувшин воды. Ты не против? Я пожал плечами. – Конечно не против. Кувшин найдешь в ванной.– Меня объяла великая печаль, даже пришлось судорожно сглотнуть пару раз. |