Книга Воронья дорога, страница 121 – Иэн Бэнкс

До того как Верити погадала мне по ладони, все неплохо откладывалось в памяти, а после – сплошной туман.

– Ты все вопил: «Мы – частицы звезд! Мы – частицы звезд!» И говорил, что сверхновые разбрасывают тяжелые атомы; выброшенный материал несется в космосе, и на него обрушиваются ударные волны от других новых и сверхновых, сжимая этот материал, образуя звезды и планеты. Появляются геология, химия, жизнь.– Дайана покачала головой и вынула хрупкую и тонкую, старинную на вид флейту из витрины.– И, знаешь, ты заставил меня устыдиться. Папа для нас построил обсерваторию, это, можно сказать, был подарок. А мы там почти и не бывали. Так, забирались иногда травку покурить. И тут являешься ты, и во всем этом рубишь, и травишь так, что не заслушаться невозможно. Особенно долго распинался насчет того, что мы застряли на крошечной планетке вдали от космической цивилизации, а потому прозябаем в невежестве, остаемся дикарями, когда в центре галактики вершатся таки-ие дела! А дела там творятся вот уже пятнадцать миллиардов лет, об этом можно судить по доходящему до нас свету, по космической радиации, и что наблюдение за Вселенной в течение нескольких первых секунд после Большого взрыва, будь оно возможно, позволило бы предсказать, что случится через пять миллиардов лет, предсказать и понять…—Дайана подержала фужер напротив света, затем протерла тряпочкой.—А потом прошелся по религии: мол, жалкая безвкусица по сравнению с астрономией.—Дайана пожала плечами.– Меня этим не убедил, но все равно стало мне неловко. Потому что мы телескопом не пользуемся. И стала я подниматься в обсерваторию почаще, а потом и книжек по астрономии накупила, и оказалось, там полно математики, а уж с ней-то я всегда дружила, просто не понимала раньше, что у звезд и телескопов может быть общего с цифрами и уравнениями. Короче, меня зацепило. А потом уже втянулась, по-настоящему на звездочках задвинулась. Ты во всем виноват, Прентис! – Она бросила на меня взгляд, полный притворного возмущения, и подала стекло.

Я провел свободной рукой по волосам.

– Черт, вот уж не думал, не гадал.– И принял вид полусерьезный-полунасмешливый: – Что ж, Дайана, свою долю вины я признаю. Надеюсь лишь, что ты никогда не раскаивалась в сделанном выборе.

– Никогда, Прентис– Она закрыла опустевшую витрину и сняла белые перчатки.– Может, я бы и сама выбрала астрономию, без твоего страстного монолога. Мне нравится. По ночам холодно, от пляжа далеко, воздух разреженный… но небо такое, что аж дух захватывает.– Она кивнула.– Побывай там как-нибудь, рекомендую.

– Да я бы и не прочь. А что, это позволяется? Чтобы кто ни попадя приезжал и путался под ногами?

Дайана сложила на груди руки и прислонилась спиной и затылком к стеклу витрины.

– Устроить можно.

– А если я привезти кого-нибудь захочу?

Дайана усмехнулась:

– Ого! Кого-нибудь вообще или кого-нибудь конкретно?

– Ну… своего друга. Он сейчас в Канаде.

– Эшли?

Я почувствовал, что краснею, и пробормотал:

– Ну да.

Дайана, улыбаясь, кивнула.

– Буду рада вас обоих там увидеть.

Я пожал плечами, краснея еще пуще.

– Надеюсь.

Дайана рассмеялась, и слышать это мне было приятно. После смерти Фергюса она при мне ни разу не смеялась.

– Надейся, надейся.

* * *

В тот же день Верити с Льюисом привезли в замок маленького Кеннета, и теперь миссис Макспадден было с кем нянчиться и сюсюкать. Дайану малыш тоже очаровал, хотя он почти не просыпался.

Дайана откупорила бутылку «Макаллена» – двадцатипятилетней выдержки, то есть старше любого из нас (кроме миссис Макс, но она к тому времени ушла в кухню) и во много раз старше Кеннета.

– Давайте ему лобик смочим,– предложила Дайана.

– А можно нам на крышу? – пришла мне в голову как будто бы неплохая идея.

Мы поднялись на крышу. Был ясный мартовский день, с чистым синим небом, с ветром, пахнущим горелым лесом. Мы сидели на черепицах, пили виски и по очереди держали ребенка, а тот знай себе кемарил.

– Вы его крестили? – тихо спросила Дайана у Верити, вглядываясь в сморщенное личико младенца и качая его.

– Мама с папой были бы не против, но я еще не решила, по какому обряду крестить. И Льюис ничего толком не посоветует. Милый, скажи свое веское слово.

– Держа его над моим кровавым трупом! – оскалил зубы Льюис.

– Вот видишь? – сказала Верити Диане, а та широко улыбнулась и прижала к груди ребенка.

Верити посмотрела на Льюиса, затем сказала:

– Прентис.

– Чего?

– Мы тебя просим быть крестным. Не откажешься? – И правда спрашивала так, словно я мог отказаться.

А Льюис смотрел на меня и лыбился. Я откашлялся.

– Что ж… В свете последних событий я подверг скрупулезному пересмотру все свои высказывания насчет существования или несуществования некоего высшего разума в данный исторический момент и сделал соответствующие выводы…– При этом моя физиономия изображала надлежащую муку.

Дайана подала мне ребенка. Льюис расхохотался.

В конце концов мы решили, что пацаненок заслуживает хотя бы символического крещения, и тогда Льюис макнул палец в виски, вытянул руку и капнул сыну на головку.

– И хватит с него.

– Кеннет Уокер Макхоун,– провозгласил я, одной рукой прижимая к груди мальчика, а другой поднимая стакан.

Мы выпили за здоровье Кеннета. Затем Дайана запустила стаканом через крепостные зубцы в лес. Мы с Льюисом и Верити переглянулись, и последовали заразительному примеру, и услышали, как кокнулась парочка швыряльников. Малец распахнул глазки и жалобно запищал. Я со смехом поцеловал носик-кнопочку и вернул человечка матери – пора его кормить.

Я встал, подошел к зубцам и приложил ладони к древнему неровному камню. Посмотрел на леса, на равнину с полями. На Галланах с его причалами, шпилями и сомкнутыми рядами улочек. На скопище холмов за городом, на рощи на востоке и мерцающее море на западе. По ту сторону океана – Эшли. Как ей там живется? И чем, интересно, она занимается сию минуту? Я надеялся, что все у нее хорошо, и она счастлива, и, может, думает обо мне. Я постоял с дурацкой улыбкой на лице, а потом набрал полную грудь холодного воздуха с запахом гари и воздел руки к небесам.

И рек:

– Ха!