Книга Истинное лицо, страница 2 – Сидни Шелдон

Мужчины отошли, и Кэрол услышала свое имя. Она встала, сдвинув колени, чтобы унять дрожь. Пристав мягко подтолкнул ее к скамье. Судебный клерк подал судье листок с обвинением. Судья Мэрфи посмотрел на Кэрол, потом на листок.

— Кэрол Робертс. Приставание на улицах, бродяжничество, владение марихуаной и сопротивление аресту.

Последнее оборачивалось дерьмом. Полицейский толкнул ее, и она лягнула его по яйцам. В конце концов, она гражданка Америки.

— Вы были здесь несколько недель назад, не так ли, Кэрол?

Она заставила свой голос прозвучать неуверенно:

— Пожалуй так, ваша честь.

— И я дал вам условный срок.

— Да, сэр.

— Сколько вам лет?

Ей следовало знать, что они спросят это.

— Шестнадцать. Сегодня мой день рождения. Поздравляю себя, — сказала она. И разразилась слезами и всхлипываниями, сотрясающими тело.

Высокий, спокойный человек стоял сбоку у стола, собирая бумаги и укладывая их в кожаный портфель. Он поднял глаза и с минуту смотрел на всхлипывающую Кэрол. Затем заговорил с судьей Мэрфи.

Судья объявил перерыв и увел собеседника к себе в кабинет. Через четверть часа пристав проводил туда Кэрол. Высокий с жаром говорил что-то судье.

— Вам повезло, Кэрол, — сказал Мэрфи. — Вам дается еще один шанс. Суд вверяет вас персональной опеке доктора Стивенса.

Значит, высокий не был говоруном — он оказался врачом. Ей было все равно, будь он хоть Джеком Потрошителем. Все, чего она желала, это уйти из вонючего суда, пока они не узнали, что сегодняшний день не совпадает с днем ее рождения.

Доктор привез ее к себе на квартиру, сделав по дороге несколько замечаний, не требующих ответа, давая Кэрол собраться с мыслями и успокоиться. Он остановил машину перед современным зданием на 71-й улице с видом на Ист-Ривер. Их встретили привратник и лифтер. Судя по тому, как спокойно они его приветствовали, можно было подумать, что он каждый день возвращается домой в три утра и с шестнадцатилетней шлюхой.

Кэрол никогда не видела такой квартиры, как у доктора. Гостиная отделана белым. Две длинные, низкие кушетки, затянутые твидом. Между ними огромный квадратный кофейный стол со стеклянным верхом. На нем большая шахматная доска с резными фигурами. На стенах картины. В фойе телевизор, показывающий вход в вестибюль. В одном углу гостиной бар из матового стекла с хрустальными графинами и бокалами. Из окна Кэрол смогла разглядеть далеко внизу баржи, ползущие по Ист-Ривер.

— После суда я всегда прихожу голодным, — сказал Джад. — Почему бы не соорудить маленький праздничный ужин?

И он повел ее на кухню, где она смотрела, как он ловко приготовил мексиканский омлет, картофель по-французски, обжаренные сдобы, салат и кофе.

— Одно из преимуществ холостой жизни, — сказал он. — Готовлю, когда сам захочу.

Итак, он оказался холостяком. Если она правильно сыграет свою партию, то сможет здорово погреться. Когда она с жадностью поела, он проводил ее в гостевую спальню, всю голубую, где доминировала большая двуспальная кровать с голубым клетчатым покрывалом. На низком испанском столике зеркало, украшенное бронзой.

— Можешь провести ночь здесь, — сказал он. — Я откопаю тебе какую-нибудь пижаму.

Кэрол смотрела на обставленную со вкусом комнату и думала:

— Кэрол, бэби! Ты наткнулась на денежный мешок! Дяде нужна черная задница, и именно ты, бэби, выложишь это ему.

Она разделась и следующие полчаса провела в душевой. Когда она вышла оттуда с полотенцем, обернутым вокруг сияющего, чувственного тела, то увидела, что этот олух оставил ей свою пижамную пару на кровати. Она знающе рассмеялась, сбросила полотенце на пол и прогулочным шагом направилась в гостиную. Его там не было. Она заглянула в дверь его комнаты. Он сидел за большим, удобным столом со старомодной подвешенной лампой. Комната была забита книгами от пола до потолка.

Она подошла к нему сзади и поцеловала в шею.

— Начнем-ка, малыш, — прошептала она. — Ты меня так завел, что я не могу утерпеть.

Она прижалась к нему плотнее.

— Если ты не обработаешь меня быстро, я с ума сойду.

Он с секунду изучал ее быстрыми, умными глазами.

— Тебе мало было неприятностей? — спросил он мягко. — Ты не виновата, что родилась негритянкой, но кто сказал тебе, что ты должна быть черной шлюхой и курить наркотики?

Она уставилась на него, сбитая с толку, — что она сделала не так? Может, ему нужно сначала завестись и выпороть ее, чтобы поймать свой кайф? Или, может, он был чем-то сродни святоше: собирался помолиться над ее черной задницей, реформировать ее, а потом уложить?

Она сделала еще одну попытку. Протянула руку ему между ног, погладила, шепча:

— Ну же, бэби. Выдай-ка мне.

Он мягко освободился и усадил ее в кресло. Никогда еще она не была так озадачена. Он не был похож на педика, но кто в наше время знает?

— У тебя какой поворот, бэби? Скажи, что тебя заводит, и я помогу тебе.

— Ну ладно, — сказал он. — Давай поболтаем.

— То есть — поговорим?

— Именно.

И они поговорили. Всю ночь напролет. То была самая странная ночь в жизни Кэрол. Доктор Стивенс перескакивал с одной темы на другую, испытывая Кэрол, просвечивая ее насквозь. Он спросил ее мнение о Вьетнаме, о гетто, о студенческих бунтах. Каждый раз Кэрол казалось, что она уловила, что именно его интересует, но он переключался на другой предмет. Они разговаривали о вещах, о которых она никогда не слышала, и о том, в чем считала себя лучшим в мире знатоком. Много месяцев спустя она лежала без сна ночами, пытаясь вспомнить то слово, идею, магическую фразу, которые изменили ее. Но не смогла. И поняла, что слова этого не существовало. Доктор Стивенс просто поговорил с ней. Поговорил по-настоящему. Никто не делал этого раньше. Он обошелся с ней, как с человеческим существом, равным ему, к мыслям и чувствам которого он прислушивался.

Она вдруг застыдилась своей наготы, пошла и надела пижаму. Он вошел, сел на краешек постели, и они продолжали разговаривать. Они говорили о Мао Цзедуне, о хула-хупе, о наркотиках. О том, каково это — иметь отца и мать, никогда не состоявших в браке. Кэрол говорила ему о том, о чем не рассказывала никому в жизни. О том, что было погребено глубоко в подсознании. И когда, наконец, она заснула, то почувствовала себя полностью опустошенной. Как будто ей сделали операцию, и из нее вытек целый поток яда.

Утром, после завтрака, он подал ей сто долларов.

Она помолчала, потом сказала:

— Я солгала. Это не был мой день рождения.

— Я знаю, — он улыбнулся. — Но мы не скажем судье. — Его тон изменился. — Можешь взять эти деньги, уйти отсюда, и никто не побеспокоит тебя, пока снова не попадешься полиции. — Он помолчал. — Мне нужна секретарша. Думаю, ты чудесно подошла бы для этой работы.