Онлайн книга «Конец света»
Но до этого изнасиловали ее. Лиду. У еще живого Игоря на глазах. Ей было очень жалко его. Игоря ей было жальче, чем себя саму. * * * Теперь ее дочка, тринадцатилетняя Верочка, тоже ехала с ними в этом вагоне. Куда их везли? Даже Теймураз-ака, и тот не знал, куда. Медленно как-то везли. Поезд все больше на станциях стоял, чем ехал. На железной дороге — бардак! Хорошо еще, что без крушения ехали. Хотя почему же хорошо? Может, кабы было крушение, так и лучше бы всем им было? Что их ждет там — на Юге и на Востоке? Рабство? Чистка арыков для тех, кто не сгодился в наложницы? И сексуальное рабство для тех, кто сгодился? * * * Наконец приехали. Из открытых дверей вагона запахло весной. Их почти не охраняли. Один только дедушка Теймураз-ака с берданом. А куда бежать? Наоборот, скопом девушки чувствовали себя хоть в какой-то относительной безопасности. А убежишь — так и неизвестно к кому в лапы попадешь и каким зверским измывательствам подвергнешься. Дедушка Теймураз-ака вообще говорил, что их колонна вся от Азиза, а Азиз — это нукер очень большого сагиба по имени Ходжахмет. И еще Теймураз-ака говорил, что Ходжахмет этот такой большой и сильный, что на его товар никто не посмеет посягнуть. В этом молодые русские невольницы смогли убедиться еще в дороге. Так, когда проезжали Самару, какие-то деловые хотели отобрать у начальника их колонны один вагон, чтобы посадить туда свою порцию невольниц — самарских девушек. А этап от Азиза, в котором было около двухсот женщин, рассаженных в пять «пульманов», эти очень умные и деловые хотели уплотнить в три вагона… То-то бы они намаялись! От Самары до Андижана путь-то неблизкий! Очень умными и деловыми этих самарских дедушка Теймураз-ака назвал. С иронией. Потому как, когда этим умным и деловым объяснили, чей товар везут в «пульманах», на которые они покусились, эти умные и деловые в момент хвосты прижали и долго-долго извинялись, мол, погорячились — с кем не бывает. Ну… Наконец-то приехали. Быть в такой дороге — это ужас. Ни помыться, ни в туалет по-человечески сходить. Спали на каком-то ужасном тряпье. Катюша с Лидой все боялись, что вши заведутся. Осматривали друг дружку, волосы вычесывали — на свет смотрели. За полторы недели дороги головы ни разу не мыли. От вшей и иной заразы спасло разве что средство, которым смазывались на ночь, которое дала им одна девчонка, товарка их по вагону, сама ветеринар по образованию. А как кормили! Хлеб да кипяток вместо чая. Девчонки все Катюшу подкармливали. И если добывали где-то конфет, сахар, яблоко или кусок колбасы — сразу несли Катюше. — Ты, давай, Катюха, кушай за двоих! В тебе ведь маленький внутри живет, а ему надо! * * * В общем, доехали. А в Андижане уже была настоящая поздняя весна. Вовсю цвели сады. Небось в Москве еще зима… Но где она теперь, эта Москва? Девчонки слегка воспряли духом. Теперь можно было не кутаться в тряпье и даже можно было слегка заголиться, обнажив ноги и плечи, подставив их жаркому андижанскому солнышку. А тут как раз на эти плечики им и метки всем понаставили несмывающейся краской. Как скотине клейма ставят. И Лиде, и Катюше тоже поставили две буквы — А и X — и ниже что-то арабской вязью. Поставили и велели всем всегда, покуда их не проведут через аукцион, плечо с меткой одеждой не закрывать. Перед аукционом сводили в баню. Баня была в каком-то бывшем спортивном комплексе, что выдавало обилие разного рода инвентаря вроде штанг, гирь, гантелей, велотренажеров и беговых дорожек… А потом согнали их, голых, в большой спортивный зал, где кучами было навалено новенькое — прям со складов, с лейблами и в упаковках — импортное белье и разные женские тряпки-шмотки. Тут всем велели принарядиться. За этим процессом, грозно сверкая черными очами из-под своих обязательных платков-хиджабов, приглядывали женщины-охранницы из местной гвардии. У каждой хлыст и автомат на плече. — Давай-давай, выбирай себе одежда поскорей, ти, русский свинья! Лида оживилась. Выбирала, копалась в ворохах новенького китайско-турецкого барахла… — Это не «Армани» и не «Коко Шанель», дорогая моя, но все же лучше, чем ничего! — говорила она, брезгливо поджимая губки. Для Катюши подобрать подходящую одежду было несколько сложнее. Однако справились и с этой задачей. Разрезали какой-то комбинезон, подшили в двух местах, и получилась самая настоящая модная джинсовая мама — с показательным джинсовым животиком. Потом их покормили в человеческой столовой — с тарелками, ложками и чашками. Суп с бараниной, рисовая каша и компот из сухофруктов. Прислуживали официантки из рабынь… Лида отважилась и спросила ту, что подавала на их стол, откуда та, да как? Девушка, испуганно скосясь на охранницу в хиджабе, прошептала, что она вторую неделю здесь в рабынях, сама из Ставрополя, как все это началось, сразу в дом к местному авторитету попала, потом он ее перепродал… Здесь теперь много девушек из России. У каждого правоверного минимум по десять рабынь. Красивые — те в наложницы попадают, а некрасивые — ковры ткут, на полях, по дому работают… — Куда-то мы с тобой попадем? — вздохнула Лида. — Я-то в наложницы точно не попаду, — сказала Катюша, — меня, наверное, ковры ткать засадят. Лида, поджав губки, ничего не ответила. Задумалась о своем. Ей-то нечем было прикрыться от похотливых домогательств. У нее-то не было освобождения от физкультуры по причине беременности! А красота ее, божий дар, которым раньше она гордилась, радовалась ему, теперь была только в тягость — достанется ей из-за красоты ее! Чуяло сердечко! — Слышь, Лид, — усмехнулась Катюша внезапно посетившей ее мысли, — эти-то, местные женщины, как должны нас ненавидеть-то! Ихние мужики — они-то ведь с ними теперь реже спят, если у них по столько русских красивых невольниц! |