Онлайн книга «Конец света»
— Правильно! — похвалила Сашу бабушка. — «Пятерка с плюсом» тебе, а как следствие из этого закона, всегда и во все времена с появлением объекта, вбрасывающего избыточную информацию, которая ведет к дестабилизации временной ситуации, происходит… — Происходит коллапс отторжения, — снова догадался Саша. — Мо-ло-дец! — воскликнула бабушка и на радостях позволила себе пригубить еще граммчиков пятьдесят. — Значит, — задумчиво произнес Саша, — значит, нам не надо особенно опасаться Ходжахмета с ключом от времени? — Нет, надо, — покачала головой бабушка. — Но ведь закон стабильности, ты ж сама только что говорила, — удивился Саша. — Да, говорила, — кивнула бабушка, — но закон этот имеет ограниченное действие и при переходе в иной уровень информационной анимации перестает действовать. — Какой еще такой информационной анимации? — изумился Саша. — А это тебе твой друг Серый Волк расскажет, — сказала бабушка и вдруг, войдя в транс, принялась вещать: — Найдешь ты, Саша, остров, а на острове том дуб растет, на дубе утка. Утку убьешь, в утке — яйцо, в яйце том — Ходжахметова смерть… — Издеваешься, что ли, бабушка? — обиделся Саша. — Напрасно обижаешься, — выйдя из транса, сказала баба Глаша. — Все правда, и про дуб, и про утку, и про яйцо… — Так не живут же утки на деревьях, — сказал Саша, — они же водоплавающие. — Кому — водоплавающие, а кому — и нет, — загадочно сказала бабушка и вдруг растаяла в воздухе, словно испарилась. * * * Они сидели на открытой веранде рыбацкой хижины Ходжахмета, обставленной в Хемингуэевском стиле. Хижина представляла собой современное бунгало, расположившееся на оконечной части сильно вдававшегося в море низкого, почти пустынного мыса. Несколько пальм возвышались над плоской крышей одноэтажной хижины, давая некоторую тень и напоминая Узбеку нечто уже виденное, то ли на открытках, рекламировавших курорты далекой Кубы, то ли в фильмах с Ди Каприо о райских островах и дико растущей индийской конопле. — Я где-то видел твоего стюарда, — сказал Узбек, когда слуга, одетый в белый пиджак с одним серебряным погоном на левом плече, поставив перед господами стаканы с ледяной кока-колой, удалился к себе в свой бар. — Да, это артист одного из питерских театров, — кивнул Ходжахмет, — его фамилия Лжедмитриев, я его специально привез сюда, чтобы он служил мне здесь. — Ты поклонник театра музкомедии? — удивился Узбек. — Да нет, — пожал плечами Ходжахмет, — просто он мне нравится. Помолчали. Каждый о своем. — Так вот, — спохватился Ходжахмет, — я расскажу тебе по порядку, как мы пришли к получению ключа времени. — Я весь — самое благодарное внимание, — кивнул Узбек, — слушаю тебя с интересом. — Начну с чистой теории, — сказал Ходжахмет, делая глоток ледяной «Кока-колы». — Время становится пластично изменяемым при трех условиях. Первое — это скорости, близкие к скорости света, и это явление, тогда еще только на уровне так называемого парадокса времени, было теоретически открыто Эйнштейном. — В знак понимания Узбек молча моргнул. — Но управляемым процесс изменения, или, как мы теперь говорим, пластификации времени, становится возможным только при введении в формулу понятия о количестве информации. Ходжахмет испытующим взглядом поглядел на своего визави. — Я пока не понимаю, — признался Узбек. — О’кей, я постараюсь объяснить. Помнишь у Фауста: «Остановись мгновенье»? — Ну, помню. — Не ну! Просто Гете уже кое-что знал. — Что знал? — спросил Узбек. — То, что ключ можно взять и там, и там. — Не понимаю. — А что тут понимать? — усмехнулся Ходжахмет. — Третья компонента — это нравственный знак. И он может быть как положительным, так и отрицательным… Это зависит от того, у кого находится ключ. У дьявола, у которого Фауст брал ключ, нравственный знак один, а у Ангелов Божиих знак полярно противоположный, так что можно найти ключ и там, и там, но важно обязательно сделать выбор, и обладание одной лишь информацией ничего не даст. — Значит их два ключа? — спросил Узбек. — Молодец, понял, — хлопнул себя по колену Ходжахмет. — А какой теперь у нас? — спросил Узбек. — Догадайся с трех раз, — хмыкнул Ходжахмет. — Значит, нам необходим теперь еще и второй ключ? — спросил Узбек. — Правильно, — кивнул Ходжахмет, — он необходим нам, чтобы во временно-ситуационных пластах у нас не было бы никакой конкурентной борьбы. — И этот второй ключ должны достать люди с противоположно нравственным зарядом? Так, что ли? — Умница, именно так, — сказал Ходжахмет и поглядел на фотографию, что стояла у него рядом с монитором. На фото он был совсем молодым и без бороды. А рядом с ним была его Оленька. Они сфотографировались на их острове. Подле их дуба. Их дуба, где они целовались. * * * — Колдовские заклинания — это всего лишь пароли к уровням управления, — терпеливо объяснял Абдулла Аббас, — это всего лишь команды, содержащие блоки кодов управления и доступа. Говоришь: «Абра-кадабра-сим-сим», а работает это в системе общего информационного поля с постоянно включенным вай-фай доступом, так же, как если нажимаешь в обычном навигаторе команду «энтер»… — Понимаю, — кивнул Узбек, — но заклинания действовали не всегда. — Верно, и здесь вступает второе необходимое условие, — сказал Абдулла Аббас. — Нравственный знак? — поспешно спросил Узбек. — Можно назвать это и так, но математически это звучит иначе. — Теперь понятно, почему были белые маги и черные и почему порою для преодоления определенного уровня требовались невинные младенцы и чистые девы. — Все на лету схватываешь, — поощрительно кивнул Абдулла. — Таким образом, первый детекторный модем для линка с небесами был создан путем набора группы монахов, которые хором твердили мантру-заклинание? — спросил Узбек. — Верно, — кивнул Абдулла, — группами их собирали, потому что тогда еще не было психоусилителей и мощность сигнала повышалась путем простого наращивания числа молящихся. — А пророки? — спросил Узбек. — А как же пророки? — А пророки — это те, чьи внутренние возможности сами притягивали сигнал небес для линка, — пояснил Абдулла Аббас, — это либо очень чистые люди с чистым нравственным знаком, либо… — Очень знающие, — поторопился вставить Узбек, — как доктор Фауст. — Почти так, — согласился Абдулла Аббас, — таких людей больше, чем нравственно чистых, но за них тоже идет борьба, и они тоже все на жестком учете. |