— Ладно, — сказал Мафусаил с неохотой, —
моему мечу приходится чаще ночевать в моей руке, чем в ножнах, потому что
кто-то должен защищать пахарей, раз они себя не могут.
— Могут, — поправил Ламех, — но никто на
свете этого не делает лучше, чем ты. Нужно тысячу вооруженных пахарей там, где
тебе достаточно только появиться. Половина пахарей поляжет, а ты отделываешься
царапинами да ссадинами. Потому не выпускай меч, Мафусаил! Мы все просим тебя
об этом… А сейчас, отец, я бы хотел поговорить с тобой о деле весьма необычном…
Мафусаил насторожился.
— Необычном? Я и так занимаюсь не совсем обычными.
— Это еще необычнее, — заверил Ламех.
— Говори!
Ламех вздохнул, повозился в кресле, указал отцу место на
лавке под стеной.
— Сядь, прошу тебя.
Мафусаил с неохотой сел, в нем бурлила энергия, требующая
куда-то бежать, прыгать, вскакивать в седло скачущего мимо коня, рубить и
повергать, но заставил себя смотреть в лицо чем-то очень смущенному и
расстроенному Ламеху.
— Говори, — повторил он и добавил,
усмехнувшись: — Говори, мудрый сын мой.
Ламех мялся, отводил взгляд, Мафусаил помалкивал, видно же,
что Ламеху почему-то неловко, словно должен сперва признаться в чем-то
постыдном, но без этого, похоже, разговор не получится, наконец Ламех сказал
хмуро:
— Мафусаил, мой дед, а твой отец, был праведником.
Настоящим праведником, за что его и взяли живым на небо… Боюсь, что это плохой
знак.
Мафусаил удивился:
— Почему? Разве ему там плохо?
Ламех поморщился.
— Еноху-то не плохо…
— Ламех, — потребовал Мафусаил, — говори
яснее. Я человек меча, меня сложные обороты речи утомляют.
— Да куда уж яснее, — проворчал Ламех. —
Недобрый знак вовсе не для Еноха.
— А для кого? — спросил Мафусаил в лоб.
— Для нас, меднолобый, — ответил Ламех
раздраженно. — Кроме Еноха, я не вижу людей, кто так же строго шел бы по
пути, указанному Господом. Даже я погряз в чревоугодии и сластолюбии, а еще
грешен в… впрочем, это не важно. Ты пока еще чист, хотя я еще не видел
праведника с обагренным кровью мечом. И потому я прошу, чтобы ты дошел до края
земли и поговорил с Енохом…
Мафусаил охнул, вскочил с лавки.
— До края земли?
— Да.
— И что… там встречу Еноха?
— Там смыкается небо и земля, — напомнил
Ламех. — Там вообще можно взойти на небо.
— Я должен туда взойти?
— Думаю, — ответил Ламех поспешно, — этого не
понадобится.
— Почему?
— Енох сойдет к тебе.
Мафусаил проговорил ошарашенно:
— Но даже… если я доберусь… что я должен спросить?
Кроме, как дела, как живешь?
Ламех невесело усмехнулся.
— Для этого я бы тебя не посылал. Я не праведник, но я,
возможно, мудрейший из живущих. И чутье у меня, как у собаки, что за сутки
чувствует землетрясение. Тревожно мне, отец! Человечество извратило пути
Господа. Сыновья племени Сифа вопреки запрету Господа начали брать в жены
дочерей из племени Каина, а это окончательно нарушило и без того не слишком
безупречную чистоту нашего рода…
— Знаю, — буркнул Мафусаил, — но что делать?
За одним трудно проследить, но за тысячами тысяч?
— Уже не призывают имя Господа, — продолжал Ламех
невесело. — Каждое племя создает своих богов, приносит им жертвы… кровавые
жертвы! Даже людей. А это оскорбление Творцу.
Мафусаил кивнул.
— Знаю. Видел. Что я должен спросить?
— Узнай наше будущее, — попросил Ламех. — Что
нас ждет? Я не верю, что Господь, покаравший Адама за один-единственный
проступок, потерпит столь великие преступления… Нас ждет большая кара, отец!
Мафусаил медленно наклонил голову.
— Да, наверное. Нечто такое витает в воздухе.
— Узнай, — сказал Ламех настойчиво, — можно
ли как-то избежать кары? Можно ли как-то исправиться, встать на путь истины?..
Я не знаю, как это сделать! Людей уже не переделать, слишком погрязли в
преступлениях… Вообще узнай побольше. Это важно не для нас, не для нашего
племени… это уже для спасения человечества!
Голос его прерывался, Мафусаил с изумлением увидел в глазах
Ламеха слезы. Сердце начало стучать чаще, наконец-то тревога Ламеха передалась
и ему, нахлынул страх, что не сумеет справиться с таким тяжелым заданием.
Он поднялся и, преодолевая себя, заставил сказать твердо:
— Я дойду до края мира или умру по дороге! Но не сверну
и не отступлюсь.
Ламех подошел к нему, глядя снизу вверх. Мафусаил обнял сына
и поцеловал в макушку. Все-таки это его сын, его гордость. А то, что не умеет
держать меч в руке, не такой уж и недостаток. Зато умненькое дитя.
Глава 5
Азазель, весь в багровом огне, сложил крылья и рухнул на
землю в трех шагах от Лилит. Она вскочила в испуге:
— Кто ты?
— Собрат, — ответил он, разглядывая ее во все
глаза.
— Ты? — не поняла она, смерила взглядом его
могучее тело, сплошь из оранжевого огня, могучие крылья, от которых струился
пурпурный свет, заглянула в его широко расставленные глаза червонного золота,
повторила: — Ты?
Азазель сел перед ней на камень, крылья сложились за его
спиной с мягким шуршанием. Голос старшего ангела был суров и немножко
насмешлив:
— Но разве мы оба не отказались поклониться существу из
глины?
— Ты… ты отказался тоже?
— Да, но твой поступок выше, — сказал
Азазель. — Я отказался поклониться Адаму, ибо я из высшей, огненной
стихии. А ты отказалась, ибо ты с ним ровня. Тебе было труднее, и я преклоняю
перед тобой свои крылья.
Она ощутила, что ей приятны его слова, но все же чувствовала
невольный страх перед огненным ангелом, что пришел к ней вот так, явно же
тайком от Всевышнего. Сдерживая дрожь, с гордостью подняла голову. Ее глаза
встретились с его горящим взором, она спросила с подозрением:
— Ты зачем-то пришел?
Он развел руками, огромными и могучими:
— Не знаю зачем… Просто потянуло увидеть существо, что
осмелилось не подчиниться самому Творцу.
— Ты сам таков.
— Я же сказал, хоть мне было нелегко… но ты — ты
вовсе… просто не знаю, что в тебе за мощь. Я и то едва-едва решился. Ведь
многие ангелы роптали, я один отважился возразить… А ты, выходит, сильнее всех
ангелов!
Лилит ощутила, как ее сердце бьется все сильнее. Кровь
прилила к щекам, мочки ушей защипало. От слов ангела, пусть это просто лесть,
ее спина выпрямилась, словно сама по себе, копна черных волос свободно упала,
щекоча кончиками поясницу.
