
Онлайн книга «Скучающий жених»
– Если вы имеете в виду мое сердце, то ответ – «да», – без лукавства подтвердила Лукреция. – Может быть, это поможет мне стать актрисой, я не знаю. Я вам говорю одно: мне необходимо казаться искушенной, и ради этого я готова целиком отдать себя в ваши руки. Я хочу, чтобы вы научили меня держаться, говорить, кокетничать, улыбаться и, самое главное, одеваться так, как свойственно светским красавицам. Режиссер смотрел на Лукрецию с изумлением, а потом сказал: – Правда ли то, что я слышу? Потому что если это так, то я нахожу это предложение чрезвычайно заманчивым. Не скрою, деньги меня интересуют, мисс Хедли, но не только они. Как режиссер, как драматург и как человек, который посвятил себя театру и знает цену талантливым актерам, я не могу вообразить ничего более захватывающего, чем превращение распускающегося весеннего бутона в ослепительный летний цветок. Он секунду стоял, рассматривая девушку, а затем сказал: – Снимите плащ. Она повиновалась: расстегнула пряжку и позволила плащу бесшумно соскользнуть. Платье на Лукреции было из ее лучших, сшитых по последней моде нарядов – белое, газовое, расшитое мелким жемчугом, с рюшем по подолу и кружевной отделкой на груди. Платье было дорогим, и его фасон был выбран специально для юной девушки. Выбирать его для бала помогала Лукреции тетушка Алиса в одном из самых знаменитых магазинов на Бонд-стрит. На балах недостатка в кавалерах у Лукреции никогда не было – на каждый танец претендовала целая вереница поклонников. Одровски продолжал молча смотреть на Лукрецию. Девушка чувствовала, что несмотря на бриллианты, сверкавшие у нее на шее и в ушах, и на ее уверенный тон, режиссер не обманывался на ее счет – перед ним стояла юное, взволнованное, смущенное существо. В комнате воцарилась тишина, и, помедлив, Лукреция с тревогой спросила: – Вы сможете это сделать? – Пройдитесь по комнате, – словно не слыша ее, приказал Одровски. Она сделала, что ей было велено. – Мне нравится то, как вы движетесь, но вы делаете это очень по-английски, – сказал он. Лукреция улыбнулась. – Я знала, что вы так и подумаете, а ведь я на четверть француженка. – Mon Dieu [5] , но это же замечательно! – воскликнул Одровски. – Мадемуазель, открою вам: мой отец был француз, а мать – русская. Но поскольку сейчас французы, скажем так, не очень популярны – я, упоминая о своих родителях, заставляю их поменяться национальностями. – Очень осмотрительно! – заметила Лукреция. – А кроме того, в названии труппы «Петербургские актеры» есть нечто экзотичное, не правда ли? – Романтика неизвестного! – согласилась Лукреция. – Я буду давать вам уроки на французском, – продолжал Одровски. – Эта речь легче слетает с моих губ, чем английская, и это язык утонченности. Усмехнувшись, он продолжал: – Только англичане возводят юность в культ! Французы отдают предпочтение опыту. Во Франции женщине будут оказывать внимание, пока она не сойдет в могилу, в Англии все иначе. Совсем иначе! К тому времени, как она достигнет сорока лет, ее уже считают чуть ли не старухой! Mon Dieu, какое отвратительное слово! Лукреция засмеялась. – Я буду рада брать у вас уроки на любом языке, – сказала она. – Вот только времени у меня очень мало, мсье. – Сколько именно? – Три недели. Он развел руками. – C’est impossible! [6] – Надеюсь, что нет, – возразила Лукреция, – ведь у вас ученица, готовая усердно работать. – Ну что ж, – ответил мэтр. – Тогда мы договорились! Но я заставлю вас трудиться до изнеможения. Мои актеры скажут вам, как я бываю педантичен, обучая их актерскому мастерству, – даже когда у нас достаточно времени, а они хорошо знают свои роли. – Я не боюсь! Лукреция пересекла комнату и присела к столу. – Я привезла с собой банковский чек, – пояснила она. – Назовите мне сумму, которая вам необходима. Одровски секунду поколебался. Потом он назвал сумму, хотя и большую, но, по представлению Лукреции, не запредельную для финансирования новой постановки. Аккуратным ровным почерком она заполнила чек и поставила свою подпись с красивым росчерком. – Когда мы начнем? – спросила она, повернувшись к режиссеру с улыбкой. – Чем вы сегодня заняты? – У меня нет планов на этот вечер, – ответила Лукреция, – я собиралась посмотреть ваш спектакль. Потом, если это возможно и если вы будете свободны, я хотела бы пригласить вас на ужин. Мэтр улыбнулся. – А как же ваша репутация, мадемуазель? – Мы можем пригласить кого-нибудь из знакомых, – ответила Лукреция, – или, еще лучше, поужинать там, где нас никто не увидит. Но в этом вопросе я должна положиться на вас. – Вы излишне доверчивы, – задумчиво сказал он. – Откуда вам знать, что я вас не соблазню? Вы ведь весьма привлекательны. – Во-первых, я умею о себе позаботиться, – ответила Лукреция, – а во-вторых, не могу поверить, что вы, амбициозный режиссер и актер, директор театра, готовы ради женщины лишиться чека, который лежит у вас на туалетном столе. Айвор Одровски, запрокинув голову, расхохотался. – Вы мне нравитесь, более того, я вами восхищаюсь! – признался он. – Уверяю вас, мисс Хедли, заниматься с вами будет для меня удовольствием, и интуиция подсказывает мне, что задача эта весьма выполнима. Иначе получение подобного гонорара может отдавать мошенничеством! – Я готова к любому риску, – сказала Лукреция. – Но позвольте мне заметить, мсье, что я тоже весьма честолюбива. Меня удовлетворит только совершенный результат. Для меня недостаточно будет идеально выучить свою роль, я должна быть уверена, что никто не сможет меня разоблачить. Моя игра не должна быть раскрыта, хотя мне и придется иметь дело с людьми многоопытными. – Полагаю, речь идет об одном ценителе, не так ли? – проницательно заметил Одровски. – Уточнение принимается, – улыбнулась Лукреция. – Салютую в вашу честь, мадемуазель! – ответил ей мастер. С этими словами он склонился над рукой девушки и поцеловал ее. Этот поцелуй отнюдь не был формальным, в течение нескольких секунд его губы прижимались к ее руке, и Лукреция догадалась, что это было своего рода испытание. |