Онлайн книга «Требуется пришелец»
|
Лёха вздохнул. — В любом случае спасибо, — сказал он. — За что? — За подсказку. — Ты что-то понял?! Лёха отозвался не сразу. Оглядел мох под босыми ногами с таким видом, словно спичку из-за уха обронил. — Как там в Евангелии?.. — ни с того ни с сего осведомился он. — Посмотрите на смоковницу и на все деревья… — И что? — спросил я. — Пока ещё не распускаются, — сухо ответил Лёха. Кроме этой белиберды, я из него выжать тогда так ничего и не сумел. * * * Не ведаю, что тому причиной: мои ли попытки вникнуть в тайный смысл приказов или дурное настроение владелицы — но с некоторых пор она как с цепи сорвалась. Хризантема хренова! Никогда меня ещё с таким остервенением не муштровали. Вздремнуть почти не удаётся. В истерику Мымра, правда, ударяется реже, зато сильнее и жутче. В страхах её теперь явно сквозит отчаяние, да и сам предмет боязни, Володенька Турухин, стал выглядеть несколько иначе. Как будто она хочет мне внушить ненависть к себе самому и при этом безбожно сгущает краски. Ну не такой я, не такой! Вообще не я! А уж о том, что я в Мымрином воображении творю, лучше и не упоминать. Головореза нашла, спецназовца… Ещё смущает странная штуковина, неизменно возникающая у меня в руках. Понимаю, орудие убийства, но, клянусь, ничего подобного я в жизни своей не видел. Для зажигалки велика, для огнемёта, пожалуй, маловата… — По-моему, она в тебя влюбилась, — сказала опытная Лера. Такое впечатление, что с моей лёгкой руки все двуногие обитатели нашей мути считают Мымру женщиной. Даже Вадим, уверявший, что лохматые бесполы. — И что мне теперь делать? — Ответь взаимностью. — Как?! — Сердце подскажет. Издевается, зараза. До сих пор не может простить, что мы с ней тогда под страшилкой не согрешили. Откровенно говоря, я и сам до сих пор себе простить не могу… Но поймите: этот голый череп, безбровое бледное лицо, веки без ресниц… Да! Знаю! Сам такой! И тем не менее. Даже если бы закрыл глаза, осязание-то никуда не денешь… Но больше всех, конечно, поведением моим возмущён трудяга Вадим. — Ты что творишь? — шипит он. — Ты что ей позволяешь? — Можно подумать, от меня что-нибудь зависит… — Зависит! Прикинься неисправным! Уйди в ремонт! — Ну вот… А говорил, деньги надо честно зарабатывать. Мои слова поражают Вадима в самое сердце. Такого коварства он от меня не ожидал. Отшатывается, делает глаза убийцы. — Честно?! Отдыха андроиду не давать — это, по-твоему, честно? — Я-то тут при чём? Мымре поди скажи! Не слышит. Гнёт своё: — Да по-честному ты просто обязан уйти в ремонт! Обязан! Лицензионный на твоём месте сгорел бы давно. А ты пашешь! Может, она как раз проверяет, робот ты или не робот… Ты же нас всех подставляешь пахотой своей! А действительно, почему я до сих пор не сказался дефектным? Сам не знаю. То ли на прочность себя проверить решил, то ли проснулось во мне этакое детское упрямство: а вот не замучишь ты Володеньку Турухина! Приказы отдавать надоест. — С чего ты взял, будто лицензионный сгорит? — вяло возражаю я. — Ты же их не видел ни разу… — Да ни один робот такого не выдержит! — Внезапно лицо Вадима становится тревожно, в глазах — испуг. — Или ещё хуже, — прибавляет трудяга, конспиративно понизив голос. — Другие посмотрят-посмотрят и своих тоже так гонять начнут… А может быть, всему виной Лёхина таинственность. Намекнул прошлый раз, будто вот-вот уяснит смысловую составляющую наших ежедневных кривляний, — и мне, дураку, тоже захотелось. Теперь терплю, жду, когда количество перейдёт в качество… Мой правый глаз залепляет синим светом, а барабанная перепонка едва не лопается от оглушительного писка. Поспешно вынимаю спичку из-за уха. — Стоять! — рычит Вадим. — Никуда не пойдёшь! Спичка пищит и мигает. — Справедливость должна быть на свете? — угрожающе надвигается он на меня. Видимо, это его последний и главный козырь. — Нет, — говорю я и ухожу, оставив собеседника в состоянии остолбенения. * * * Настроение — ни к чёрту. Машинально выполняю все повеления Мымры, а сам угрюмо думаю о своём. Справедливость… Что это такое, я в полной мере осознал года четыре назад, когда мы с Танькой поздним январским вечером возвращались из гостей. Надралась она тогда основательно, да и я, признаться, лишнего принял. По дороге стала нарочно падать в сугробы, откуда мне её каждый раз приходилось извлекать. В конце концов лопнуло моё терпение, и я высказал раскинувшейся в снегу супруге всё, что о ней думаю. В этот самый миг возникли из январской мглы двое: рослый паренёк и хрупкая девчушка. Наверное, подумали: это я Таньку в сугроб толкнул. — Вы что делаете с женщиной?! — Домой веду! — огрызнулся я. Они кинулись к Татьяне и о чём-то её спросили. Не знаю, что она им сказала, но мне тут же был отвешен вполне профессиональный крюк справа в челюсть. Должно быть, спортсмен был парнишка. Меня повело, заснеженный тротуар вывернулся из-под ног, далее снизу приплыл удар ботинком в рыло — и опрокинул навзничь. А потом произошло главное. Хрупкая девчушка склонилась ко мне и отчаянно-звонким голосом прокричала прямо в ухо: — Подонок! Подонок! Таких, как ты, убивать мало! И они ушли, правые, гордые собой, уверенные в том, что совершили добрый поступок. Добро должно быть с кулаками. А я кое-как перекантовался на карачки, очумело приложил пригоршню снега к разбитой вдрызг морде и, делать нечего, вновь принялся поднимать из сугроба невменяемую Таньку. И это ещё не всё. Услышав от меня утром, что случилось, она перестала со мной разговаривать. Посудите сами: вчерашнее из памяти выпало, но, раз за неё вступились добрые люди, значит её муж и впрямь подонок. Тогда-то мне и открылось, что представляет собой справедливость в чистом виде. Она именно такая и другой не бывает… Удручённый неприятным воспоминанием, я не сразу обратил внимание на то, что от Мымры перестали поступать приказы. Мымра бурлила, но медленней обычного и вроде бы неуверенно. Попытался вникнуть, подстроиться — ничего не вышло. Страх, правда, чувствовался, но какой-то иной, незнакомый, а вот ненависти я вообще не уловил. Мало того, померещилось, будто в бессмысленном колыхании лиан сквозили жалость и растерянность. И тут, совершенно некстати, возник Обмылок. — Свободен, — коротко сообщил наладчик. — Как? — Как Куба. Хорош пахать. Два дня профилактики. Надеюсь, в виду имелись два местных дня. Земной день, напоминаю, раза в три длиннее. |