Книга Ё, страница 3 – Евгений Лукин

— Местное отделение ёфикаторов возглавляет Пётр Семёныч Пёдиков. Именно Пёдиков, а не Педиков, запомни! Так вот он ведёт эту самую литературную студию. Подружись, расспроси…

Вместо второй главы

Нет, не всё так плохо, как кажется. Вскоре выяснилось, что дело обстоит гораздо хуже. Негласные обвинения в адрес блюстителей правопорядка отпали сами собой, но ни милицию, ни прокуратуру это нисколько не обрадовало. Ранним утром в небольшом сквере возле фонтанчика дворниками был обнаружен ещё один мужской труп с теми же признаками насильственной смерти: затылок потерпевшего пробит тупым предметом, а на груди вырезано слово «ЖЁЛЧЬ».

— Сериал, — изрёк сумрачный опер Мыльный.

Не подвела его интуиция.

— Ты!.. — вскинулся полковник Непадло — и приглушил голос до шёпота. — Думай, что говоришь!

— Думаю, — ещё мрачнее отозвался опер.

— Вот и думай про себя!

Остолбеневший над трупом прокурор Серафимыч молча играл желваками и так сопел, будто минуту назад собственноручно передвинул служебный сейф. Негромкого разговора ментов он вроде бы не услышал, хотя сам наверняка был одолеваем той же безрадостной мыслью.

Однако, замалчивай не замалчивай, а от фактов никуда не денешься. Пару часов спустя (это уже в Управлении) настырный опер заявился в кабинет Германа Григорьевича.

— Сразу мне это «ё» не понравилось, — брякнул он с порога.

Полковник вспылил, хлопнул ладонью по столу.

— Раз «ё», значит, обязательно маньяк? — Тут он запнулся и с подозрением вперил взор в подчинённого. — В словарь, небось, заглядывал?

— Заглядывал.

— «Жёлчь»?

— «Жёлчь».

— Через «ё»?

— Через «ё».

Впрочем, сходство обоих происшествий бросалось в глаза и без сличения орфографии. Лаврентий Неудобняк возвращался с работы через тёмный парк, а Николай Пешко (так звали второго потерпевшего) примерно в то же время суток шёл через скверик, правда не с работы, а с литературного вечера, где читал стихи (стихи, стихи!) собственного сочинения. И в том, и в другом случае никаких намёков на сексуальные мотивы преступления не обнаружилось, да и до полнолуния было далековато. Хотя нашим маньякам, как известно, фазы луны не указ. Любая сгодится.

* * *

Первым делом, конечно, пересмотрели записи разоблачительных передач Лаврентия, уделяя на этот раз особое внимание орфоэпии. Всё верно: «аферу» Неудобняк произносил исключительно через «е». О речевых особенностях Николая Пешко судить было пока сложно. В библиотеке, где он выступал со своими стихами, ничего конкретного припомнить не смогли. Сказали, что несколько шепеляв — и всё. В поэтическом сборнике, напечатанном за счёт автора, слова «жёлчь» не нашлось. Частное издательство, выпустившее книжку, заверило, что буквы «ё» рукопись не содержала вообще.

Одинокий вдовец в годах — кому и чем он мог не угодить? По словам соседей, обычный склочный старикашка, любил пошуметь о социальной несправедливости. Когда-то работал на заводе контролёром ОТК, потом ушёл на пенсию по инвалидности после того, как ему в цехе случайно опустили на голову крюк мостового крана. Сидел дома, кропал стишки, считался своим человеком в детской библиотеке, часто был туда приглашаем как поэт и ветеран труда.

Возможно, состоял членом Союза писателей.

Нелишне заметить, что Алексей Михайлович Мыльный дедукцию считал баловством, логике предпочитал здравый смысл и основной упор делал на работу с осведомителями. Трудно поверить, но список его информаторов вообще не содержал мёртвых душ и, если кто-нибудь расписывался в ведомости за ту или иную сумму, это наверняка был совершенно реальный человек.

Одна беда: никто из завербованных Мыльным не работал в сфере культуры и искусства.

До четвергового заседания студии оставалось два дня, и старший оперуполномоченный решил, не дожидаясь внедрения Славика в ряды начинающих авторов, лично посетить Дом литераторов.

Одно другому не помешает.

Переступив порог предбанничка, отделявшего кабинет секретаря от суетного мира, невольно приостановился. За монитором восседала яркая блондинка с пышным ртом и строгими глазами. При виде вошедшего чуть отшатнулась.

— Послушайте, ну сколько можно?! — шёпотом возмутилась она. — Ещё и сюда пожаловали…

Это была первая и последняя жена трагически погибшего Лаврентия Неудобняка, опрошенная лично Алексеем Михайловичем на прошлой неделе.

— Здравствуйте, Руся, — озадаченно приветствовал её старший опер. — Так вы здесь работаете?

— А вы и не знали! — ядовито выговорила Руся.

— Я не к вам, — успокоил её Мыльный. — Секретарь на месте?

— Послушайте! — сказала она. — Мы развелись с Лаврентием шесть лет назад. Какого чёрта…

— Я совсем по другому делу.

— По какому?

— Рукописи принёс, — и соврал, и не соврал старший оперуполномоченный. То, что лежало в его папке, действительно было сплошь написано от руки.

Соблазн расспросить Русю о Николае Пешко возник у Мыльного лишь на секунду. Слишком уж свежа была память о предыдущем их разговоре. Тогда её пришлось отпаивать корвалолом.

Руся же, уяснив, что сотрудник органов сам грешен в смысле изящной словесности и прибыл вовсе не по её душу, стала вдруг надменна и пропустила пришельца к начальству не сразу, а выспросив сперва в приоткрытую дверь, свободно ли оно.

* * *

Будь на месте Алексея Михайловича кто-нибудь помоложе и понаивней, он бы немедля заподозрил в секретаре местного отделения Союза писателей искомого серийного убийцу. Был Исай Исаич старообразен, костляв, в движениях порывист, а взгляд имел безумный. Впрочем, причиной тому, возможно, являлись очки с сильными линзами. Над голым, рельефно отблескивающим черепом вился прозрачный дымок волос.

— Пешко? — грозно переспросил секретарь. — Графома-ан…

И разразился сатанинским смехом. Глаза его при этом стали мёртвые.

Определённо, о случившемся он ничего ещё не знал. Пришлось информировать. Услышав о трагической смерти поэта, секретарь оцепенел на миг, затем сунулся в правую тумбу стола и сноровисто извлёк из ящика початую бутылку.

— Помянуть, — глухо сказал он.

— Я на службе, — напомнил опер.

— Помянуть!!! — яростно вскричал секретарь.

Помянули.

— Ну так что он? — душевно спросил опер.

— Знаешь, — сдавленно признался секретарь и замотал нагим, слегка опушённым черепом. — Бывают святые люди, но этот… Всю жизнь! Понимаешь? Всю жизнь отдать поэзии… Дара Божьего… Хочешь перекрещусь? — Снял очки, перекрестился, снова надел. — Дара Божьего — ни на грош. Но — предан! Предан был литературе до самозабвенья. Это подвиг!