Онлайн книга «Катали мы ваше солнце»
|
Заголосила баба, за ней – другая. Скрипел ворот, колебались туго натянутые цепи. Потом из бездны донесся глухой стук – должно быть, бадья достигла дна преисподней. Тут снова грянул о камень посох, и плач – будто сабелькой отмахнуло. Волхв, вскинув обе руки, повернулся к закатному солнышку и запел – трудно, простуженно: Свет и сила Бог Ярило. Красное Солнце наше! Нет тебя в мире краше. Берендеи с трудом разомкнули рты и, тоже поворотясь в сторону Теплынь-озера, повторили хвалебную песнь. Потом снова уставились на волхва. – А вы, – в остолбенелой тишине проговорил тот, – вольно или невольно причастные, тоже должны очиститься. Тот, кто слышал противные слова, принесет в жертву лишнюю берендейку. Тот же, кто слышал и сам потом произнес (хотя бы и шепотом) принесет две. * * * В слободку возращались, когда солнышко почти уже коснулось самого что ни на есть небостыка. Или горизонта [32] , как его называют греки… Надо же было придумать такое дурацкое слово! Ну «гори» еще понятно, а вот «зонт» что такое?.. – Берендей, а, берендей!.. Кудыка обернулся на голос. Меж двух заснеженных развалин мертвого города избоченилась молоденькая чумазая погорелица в каких-то косматых лохмотьях вместо шубейки. Впрочем беженцы из Черной Сумеречи, кого ни возьми, все ходили чумазые. Оно и понятно: дров нету, снегом умываться – зябко, а грязь ведь тоже от стужи хоть немного, да спасает. – Чего тебе? – Расскажи, что с ним сделали-то!.. – Что-что, – недовольно сказал Кудыка. – В жертву принесли, вот что! Бросили в бадью – и к навьим душам, в преисподнюю. Повернулся и двинулся дальше. Не то чтобы он презирал или там боялся погорельцев, как многие в слободе, – просто солнышко вот-вот должно было погрузиться в Теплынь-озеро, а добираться до дому в темноте не хотелось. – Берендей, а, берендей!.. – Ну, чего?.. – А я ведь про него кое-что знаю. – Про кого? – Ну, про этого… которого в жертву… – Да ну? – Кудыка подступил поближе. – Расскажи!.. Чумазая погорелица засмеялась, дразня белыми зубами. Вроде даже и не баба. Девка еще… – А замуж возьмешь? – Да иди ты к ляду! – обиделся древорез. – Ну тогда идольца резного подари. Кудыка тут же отшагнул назад. – Ишь ты! Идольца ей… А вот не дам я тебе идольца! Вы их, говорят, в кострах жжете… – Тогда не расскажу! Кудыка покряхтел, раздираемый надвое любопытством и боязнью. С одной стороны, он готов был понять погорельцев: землянки – ветхие, топить нечем, тут, пожалуй, все, что хочешь, в костерок подкинешь… Но ведь не берендейку же! Во-первых, грех, а во-вторых, ты ее резал, старался – и на тебе! В огонь!.. – Поклянись, что не сожжешь! – Отоймись рука и нога, коли сожгу! До завтра дотерплю, а там пойду в слободку – на хворост выменяю!.. Кудыка поколебался еще немного – и полез за пазуху. – Ну? – сказал он, отдав берендейку. Погорелица ухватила древореза за рукав и, подавшись губами к уху, зашептала жарко: – Его один уж раз туда бросали… – Кого? – Кудыка ошалело отстранился. – Да этого… О ком говорю… Только в другом капище, у сволочан… Он там, сказывают, большого идола у волхвов на дрова скрал… Не то Перуна [33] , не то Велеса [34] … Ну, поймали, кинули в бадью да и вниз… Как сейчас… Кудыку прошиб озноб. – А вдруг это не он был? – Он-он! Я его хорошо запомнила… Да и как не запомнишь – такая страсть!.. – Да ты погоди, погоди… – забормотал Кудыка, отдирая грязные пальцы от рукава шубейки. – А как же он из-под земли-то потом выбрался? – Ну вот выбрался, значит… Ей-ей, не вру… А только зря ты, берендей, в жены меня брать не хочешь… Возьми, а?.. Еле отвязавшись от назойливой погорелицы, Кудыка заторопился в слободку. Был он сильно раздосадован и бранил себя на все корки. Который уже раз подводило Кудыку его неистребимое любопытство. Взял вот и отдал берендейку неизвестно за что. Ишь! В жены ее возьми, чумазую!.. Верно говорят, бабий ум – что коромысло: и косо, и криво, и на два конца… Надо же что придумала: из преисподней вылез! Хотя курносый храбр Нахалко тоже вон в кружале говорил, что вылезают… черные, с кочергами… Пали быстрые сумерки. Уже подходя к дому, Кудыка заподозрил еще кое-что неладное и снова полез за пазуху. Так и есть! Второго идольца тоже как не бывало. Ну, погорелица!.. Одну, значит, берендейку выпросила, другую – стащила… Плюнул, Кудыка, выругался. Правильно им сегодня землянки разорили, забродыгам!.. * * * Старый дед Пихто Твердятич не спал, ждал возвращения внука. Выслушав рассказ Кудыки, сказал: «Вона как…» – и угрюмо задумался. – Дед, – затосковав, позвал Кудыка. – А вот, скажем, помер берендей… Покинул Явь, стало быть… Чистые души идут в Правь, к солнышку. Нечистые – в Навь, под землю… Это я понимаю. А вот те, кого волхвы заживо в бадейке в дыру эту опущают… С ними как? – Да так же… – недовольно отвечал ему дед. – Пока дна достигнет, со страху помрет… Кудыка вспомнил глухой негромкий удар, пришедший из черной глубины колодца, и содрогнулся. – А потом куда? – Как «куда»?.. – Дед заморгал. – Так в преисподней и остаются. Куда ж еще?.. Кудыка аж скривился, представив. – И что они там? – Что-что!.. – сварливо отозвался дед. – Мы туда берендейки опущаем… А они их, значит, солнышку относят, трудятся… – Так они же нечистые! Души-то!.. – Ну, ясное дело, нечистые, – сердито сказал дед. – Будут тебе чистые души такую тяжесть таскать!.. Ужинали молча. Поднявшись к себе в горенку, Кудыка долго маялся, топтал тропу из угла в угол и все поглядывал на дубовый винтовой жом. Наконец не выдержал, соблазнился. Вынул собранный снарядец, намотал ремень на валик до отказа и, установив позвонок, пустил колебало. «Трык-трык… – заскрипело и застучало в горнице. – Трык-трык…» Может, оно и грех, а все веселее… Во сне виделось Кудыке черное жерло колодца и пьянчужка, с шальной улыбкой влекущий куда-то преогромную охапку резных берендеек. «Ты того… поосторожнее… – забеспокоился во сне Кудыка. – Резьбу спортишь… Солнышку, чай, несешь!..» «Катали мы ваше солнце!» – с безобразной ухмылкой ответил ему пьянчужка и ссыпал дробно загрохотавшую охапку на каменный замшелый пол преисподней. Откуда-то взялась чумазая белозубая погорелица тоже с идольцами (один – выпрошенный, другой – украденный), и стали эти двое охально и бесстыдно разводить костер из берендеек. Тут из стены вышел рябой волхв, сдвинул брови, грянул посохом, искры из камня выбил. «Видел? – вопросил он Кудыку, грозно кивнув на пьянчужку с погорелицей. – Стало быть, тоже грешен. А ну жертвуй еще одну берендейку!..» |