Онлайн книга «Дикари Ойкумены. Книга III. Вожак»
|
– Результаты? – Только у доктора Лепида. – У доктора? – Ага. Лепид доложил, что при вирусной инфекции повышается температура. – Великое открытие. Надеюсь, ему выписали премию? – Ему выписали пилюлю. А он упёрся. Твердит, что систему, чьё солнце – сердце, надо рассматривать, как живой организм. Стрельба в системе – противоестественный процесс, отягощенный агрессией. Организм воспринимает стрельбу, как вирус, и задействует солярные лейкоциты. Температура повышается, мощность взрыва растёт в разы. – Бред… Будто астлане на планете не стреляют! – Стреляют. По мнению доктора, это систему не колышет. Планета в коконе, то есть в пурпурной дымке, разумная слизь на планете всегда агрессивна, это нормально. Это выделяет правильную энергию, кто бы ни стрелял. Гибнущие астлане «уходят в солнце»… Как тебе? – Доктора надо показать психиатру. Ещё один сгорел на работе. – Вот и подскажи старухе. Кто у нас консультант? – Я консультант. И я вижу, что мы громоздим нелепость на нелепость. Есть аналоги и нет теорий. Вместо четких, обоснованных рекомендаций – имеем в виду, учитываем и приспосабливаемся по ситуации. Есть конфликт при стрельбе с орбиты по наземным целям? Ах, нет? Стреляем, господа! Но луч плывёт, рассеивается; плазма отклоняется… Караул! Хорошо, пускаем ракеты с наведением на цель уже после прохождения стратосферы. Это армия? Это тактические решения? Бардак это, господин военный трибун… – Парень, ты не помпилианец. – А кто? Астланин?! – Ты ларгитасец. Глухарь-технарь, мозги-шестерёнки. Ларгитас тоже против любых параллелей с биологией. Уж кто-кто, а они аж вскипают от перевода физики в область медицины. Кричат, что аналогия «звездная система – организм» слишком опасна. Так, мол, мы доразрабатываемся до полной толерантности… – В смысле? – В смысле, что в Крови шагу нельзя будет ступить из высоких соображений гуманизма. Сперва прикажут выйти на контакт с солнышком, запросить мнение его сиятельства, выстроить общую этическую платформу… Нравится, консультант? – Хватит издеваться. Мой рапорт под сукном. Мой отец на совещании. Мой дядя улетает на Китту. А я остаюсь: вытирать сопли пленным астланам, учиться хитростям дипломатии. Ну да, ещё ходить хвостом за язвой по имени Зеро! – Твой драгоценный дед мог бы много поведать об этой язве. Глубина, влажность, частота сокращений… Ладно, не будем тревожить семейные тайны. Удачи, обер-центурион… В углу, под декоративным фикусом, дремал молодой ягуар. Шею его украшал ошейник из кожи, прошитой металлическими нитями. Каждая нить излучала на особой частоте; сочетание частот мало беспокоило ягуара, зато коммуникаторы полиции, охраны, как, впрочем, и уникомы добропорядочных граждан мгновенно информировали своих владельцев: стоп! Не будить, не гладить, не кормить по собственной инициативе. Пальцем не трогать! Пропускать, куда идёт, вплоть до государственных учреждений высшего уровня. При необходимости оказывать любую посильную помощь; если потребуется, целовать в задницу, осторожно приподняв хвост. Ягуар не знал, что его ошейник – двоюродный брат медальонов, которые носят страшно сказать кто на страшно сказать каких постах. – Чуваки! – Кто вы такой? – Чуваки, оп-ди-ду-да! Я нашел вас! Марк узнал придурка не сразу. Сначала сознание взорвалось ассоциациями – фрагментарными, яркими, как осколки кошмара. Раковина на паучьих ногах, розовая плоть течёт наружу; толстяк хромает к лесу, кто-то карабкается на скалу, вопль: «Бдить за мной, идиот!»; удар с левой в печень… – Добс? Игги Добс?! – Мой герой! Мой спаситель! Еще миг, и Марк не выдержал бы – повторил свой коронный с левой, науку обер-декуриона Горация. Знаменитый элит-визажист, чтоб он скис, был весь в пурпуре. Марк не знал, где заканчиваются штаны (юбка? рейтузы?!) и начинается плащ (сюртук? пиджак?!), но ткань, драпировавшая тело Игги Добса, переливалась оттенками в диапазоне от багряного до красно-фиолетового. В пурпуре вызывающе блестели золотые ручейки: галуны, кайма, бахрома. Военный трибун Тумидус тоже сжал кулак, поразмыслил – и с сожалением разжал. – Контракт! – голос стилиста набрал пронзительность трубы, возвещающей о конце времен. – Я пришел дать вам контракт! Трибун, вас это тоже касается! Умоляю! Он повалился Марку в ноги. – На любых условиях! Развяжите мне руки! Две линейки: для молодёжи и для зрелых клиентов! Трибун, миллионеры старше сорока клюнут на ваш имидж, как караси на опарыша! Два героя: дядя и племянник… Мои рекламщики уже разработали блиц-компанию! Оп-ди-ди! Оп-ду-да! Двадцать процентов в благотворительный фонд «Орёл Помпилии», на реабилитацию солдат после ранения… Подошёл Катилина. Брезгливо обнюхав элит-визажиста, ягуар чихнул и вернулся под фикус. «Экая дрянь, – читалось в желтых глазах. – Кожа да кости. А визгу-то – до небес…» – Свяжитесь с моим агентом, – Гай Тумидус отодвинул табурет подальше. – Запишите координаты. Марк ждал от дяди всего, что угодно, но только не этого. С каменным лицом военный трибун смотрел, как Игги Добс выхватывает уником, словно лучевик из наплечной кобуры, и включает звукозапись. – Готовы? Лючано Борготта, заведующий кафедрой в центре «Грядущее». Уроженец Борго, сейчас на Тишри. Скоро улетит, так что поторопитесь… – Завкафедрой? – с презрением бросил Игги. – Раньше он был директором «Вертепа». Театр контактной имперсонации – слышали о таком? У Игги отвисла челюсть: – Любимчик Карла Эмериха? Маэстро?! – Вы знакомы? – Да он меня на завтрак съест! – И без соли, – уточнил Тумидус-старший. – Марк, предложить тебе моего агента? КОНТРАПУНКТ ФАЗА НОЛЬ (в Крови; сейчас) Коммерческий успех – аншлаги на концертах, очереди за билетами, уровень продаж записей с выступлений. В конечном итоге – банковский счёт. Творческая состоятельность – звания, награды, премии. В конечном итоге – длина и пышность некролога. Популярность – востребованность зрителем: если угодно, любовь публики. При этом, как показывает практика, может не быть ни денег, ни званий. В конечном итоге – тёмные очки и низко надвинутая шляпа, иначе по улице не пройти. Признание – высокая оценка экспертов, коллег, знатоков. В конечном итоге – отдельная глава в чужих мемуарах. Творческая самореализация – собственная оценка своей работы. В конечном итоге – возможность отличить гения от бездарности. Спросите, как? Очень просто: гений собой недоволен. (из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка) |