Онлайн книга «Жажда снящих»
|
– Кто – я?! Вопрос, конечно, хороший, только ответа на него у меня нет. Пока, во всяком случае. Поэтому отвечаю просто: – Я… пришла. Он выругался, довольно грязно, я даже поморщилась – не выношу брани. Подошёл к двери, громыхая шпорами, с силой распахнул. – Кто такая? Что за чёрт! Стража где?! Я быстро окинула его взглядом, слегка подбоченясь. Невысокий, крепко сбитый, немного за сорок, а может, и моложе – опрятная борода придавала ему солидности. Одет вульгарно – шёлк и золото. Не люблю мужиков, что выряжаются, словно девки на засватанье. – Там где-то стража, – говорю, а сама смотрю на него, смотрю, как краска медленно сползает с румяного широкоскулого лица. Женщина слабо всхлипнула за его спиной. Он вздрогнул, будто плетью его хлестнули, слабо шевельнул посиневшими губами. Вечно я смущаюсь в такие минуты. Откашлявшись, говорю: – Йед Аленски? Он кивнул – так странно, словно голова у него на верёвочке. Я улыбнулась ободряюще: ну, ничего же страшного, что ты так… Только он ещё сильнее побелел от моей улыбки – и когда я уже научусь с людьми общаться? Непутёвая я… – Пустишь меня? Он помотал головой (нет, нет, не пущу!), продолжая пятиться. Я пожала плечами и вошла, наклонив голову, чтоб не удариться о низкую притолоку. Заплаканная женщина в простом домотканом платье стояла посреди горницы, поминутно всхлипывая и не поднимая глаз от пола. Жаль, жаль – мне любопытно было, как бы на меня она-то смотрела. – Ашка, вон, – прохрипел Йед Аленски, и женщина трусцой выбежала во внешние палаты, путаясь в подоле платья. Дверь прикрылась беззвучно – вышколена девка. Я прошла мимо трясущегося Йеда, плюхнулась на широкую скамью, спиной к забранному витражами окошку, закинула ноги на стол. – Ну что, князь, нальёшь мне, или как? Он засуетился, забегал, хватая кубки неуклюжими пальцами, белея с каждой минутой всё больше. Я смотрела на него с интересом: понять пыталась, что же это. Чего он так боится. Он поставил передо мной дубовую чашу, до краёв полную густого чёрного вина, поклонился до земли. Я хохотнула от волнения, схватила чашу, перевернула над раскрытым ртом. Сладкое, как первый поцелуй, вино полилось в моё пересохшее горло. Я выпила залпом до дна и, со стуком поставив чашу на место, посмотрела на осоловело моргавшего Йеда Аленски. – А что, князь, – сказала весело, – исповедаться станешь? Он задрожал, как мышка, едва не рухнул на колени, уцепился за край стола, потянул парчовую скатерть. – Куда! – прикрикнула я, хватая ползущий кубок. – Успокойся, князь, сядь-ка лучше. Йед сел, схватился за голову волосатыми руками. Я потянулась к кувшину, подлила вина ему и себе, легонько чокнулась с его бокалом. – Пей, пей, полегчает. Ну, пей, говорю. Он схватил кубок, словно только и ждал приказа, судорожно отпил. Потом, несмело глянув на меня и увидев мою улыбку, прохрипел: – Так ты… пришла… – Пришла, ну да, – не видно, что ли? – Уже… Так… скоро. Я хмыкнула, поднесла чашу к губам, пряча замешательство. – Когда велели, тогда и пришла. Я не выбираю, князь, не в воле моей. А ты не ждал? Он подскочил, распрямил на миг могучие плечи, взглянул на меня почти с негодованием. – Да как же такое ждать можно! – И то верно, – пробормотала я, уже, кажется, понимая, что к чему. Он как будто заметил что-то, развернулся ко мне, в глазах полыхнуло надеждой. – А может… отсрочить… хоть на годик, хоть на полгодика… – Побойся бога, князь! Куда уж отсрочивать? Пора. Он снова сник, снова уронил голову на руки. Я потягивала вино, молча разглядывая Йеда. Только сейчас увидела плеть за поясом и невольно поёжилась. – Расскажи-ка мне, князь. Я всегда так говорю – мне интересно. Я их собираю. Судьбы эти, сказки-рассказки. Такого, бывает, нагородят. Потом хохочем с подружками. Особенно здорово, когда они пугаются. Тогда сказки самые интересные. Йед Аленски вздохнул тяжко, проговорил: – Да что там, сама знаешь… Убил… Ай, ну, скукотища. Спрашиваю уже из чистой вежливости: – Кого убил? – Братьев… старших… Я ж меньшой был в семье, и пятеро братьев. Им войско, власть и хоромы, а мне – бык да корова… Ну и… – Зарезал? – уже опять интересно. – Зарезал младших… Старшего, Витта, отравил… Он крепкий был, его сталью не убьёшь… – Чем отравил? Ярью-медянкой? – Полынью… – Напрасно, ярь-медянка лучше берёт. Снова его затрясло, часто-часто. Крупные, как горох, слёзы покатились по круглым небритым щекам. – Ну, а ещё что? – Сестрица… – Сестра? А она что? Уже ревёт в голос, как дитя малое, слёзки размазывает, захлёбывается. – В жёны… взял… – Лупцуешь? – А то… – Это та, что ли, зарёванная? Кивает, а плечи трясутся, меня аж саму трясти начало. Не люблю мужских соплей. – Это ты, брат, зря! Баба – она ведь тоже человек! Какой-никакой, а человек! – Я… я исправлюсь… я правда… я так не… буду… больше-е… Милая, милая моя госпожа, ну позволь мне ещё… разочек… Поигрываю чашей, задумчиво поджимаю губы… Йед Аленски вздрогнул, выпрямился, перестал реветь. Утёр вспотевшее лицо рукавом кафтана, снова посмотрел с надеждой. Вздохнув, ставлю бокал. – Прости, князь. Никак. Толкаю ногами стол, кубки летят, тарелки, вино чёрным фонтаном брызжет на стены и скатерть… Йед Аленски поник плечами, покачнулся, попробовал встать, но не вышло. Посмотрел на меня пустыми глазами, охнул, схватился за сердце. Плётка у него за поясом слабо шевельнулась, словно сама по себе. Я встала, перевернула обмякшее тело, пощупала пульс на шее. Ну, хорошо хоть быстро. Не так уж плох человек. Братоубийца и тиран, но не так чтоб совсем душегуб. Я и хуже видала. Немного, но видала. Я подняла с пола куриную ножку, задумчиво впилась в неё зубами. Всегда мне после этого есть хочется, просто до ужаса. Особенно когда мне приходиться стать смертью. Часто что-то в последнее время. Когда я любовью становлюсь, очень хочется пить, особенно, если любовь последняя. Вообще у каждого пришествия свои чудачества. Когда я свобода, смешинка почему-то нападает. Хохочу и хохочу, и остановиться – никаких сил. |