Онлайн книга «Любимая игрушка судьбы»
|
— Клянусь!.. — горячо начал Акамие… — Остановись! — старик расстроенно покачал головой. — Как ты неосторожен… Ты узнай сначала, о чем просьба. Да и потом не стоит клясться. Даже тебе. — Хорошо, — сказал Акамие, — я слушаю тебя. — Есть один человек, судьба которого уже сплетена, и нить оборвана. Радости и любви ему достанется намного меньше, чем тебе, а боли и страха для него запасено с избытком… Жизнь его и смерть ничего не значат. Но и я умею жалеть. Однако сделать ничего не могу. Ты — можешь. — Но что? Скажи… — Не надейся, что не скажу. Но слушай очень внимательно, — предупредил старик. — Если ты выберешь и его, то, может быть, вплетешь в его узор нить золотую. Но знай: каждый, кого ты выбрал, увеличит твою боль и твой страх. Двое стоят больше, чем один, с третим цена возрастает… — Значит… — Значит. — Кто он? — Чем меньше ты знаешь о нем, тем больше золотых нитей купишь для него. — Но как я назову тебе его имя? — Я и так его знаю. Тогда Акамие поспешно выкрикнул: — Я его выбрал! — и прикусил кончики пальцев. — Теперь поздно жалеть, и ты не бойся. Или ты думаешь, что ты щедрее и великодушнее Судьбы? Акамие покачал головой. — Если ты готов, то иди теперь к царю. Иначе эта ночь никогда не кончится. Забудь все и иди. В тот же миг с шумом упала тяжелая завеса на двери, языки пламени качнулись и взвились. Зашевелились рабы, собирая краски и притирания. Акамие, разбуженно тряхнув головой, приподнял занавес и шагнул из комнаты. Занавес опустился за его спиной. Старик посмотрел ему вслед, поднялся, и, никем не замеченный, вышел в сад. Рабы подняли с пола брошенные покрывала, и, недоуменно пожимая плечами, сложили их в сундук. Эртхиа успел: в последний час перед рассветом проник известной дорогой в сад Акамие и через окно — в его покои. Огляделся, вопрошая темноту: где брат? Но брата не было, а где он, об этом Эртхиа не станет думать, нет. Брат мой, царевич-брат, царевич-раб… Не отец ли властен над участью сына? Но! А над честью? Смяв в груди вздох, Эртхиа шарил в темноте, отыскивая дверную завесу, но все ладоням подставлялись — погладь! — густоворсые, толстые ковры. Наконец, подалось под рукой, шорхнула по полу бахрома. Эртхиа сжал зубы. Неслышно выдохнул. Опочивальня царя — близко. Стража у опочивальни — рядом. Но — тишина… Вытряхнул на ладонь сухие розовые лепестки из бархатного мешочка, рассыпал по ковру: от завесы — и пока не ударился свободной рукой о витой-резнойстолбик балдахина. Стряхнув с ладони останки первой розы этого лета, протиснулся под кровать, приподнятую над полом на черных грифоньих лапах с золочеными когтями. Сквозь крученую толстую бахрому ему было видно, как истончилась тьма, и проступали сквозь нее сначала предметы выпуклые и светлые, и лишь потом — узоры на коврах и драгоценная чернь и инкрустации на сложенных в пирамиды футлярах для свитков, и на длинном наклонном столике под окном — чернильницы из слоновой кости в серебре, каламы, тонкие кисточки. «Силки Судьбы! — испугался Эртхиа, — или я комнатой ошибся?» Если бы не ароматы благовоний, не груды украшений перед зеркалами, подумал бы, что попал в жилище ученого мудреца. Но на дверной завесе молочно мерцали лилии и нарджисы, вышитые жемчугом, а глаза Эртхиа сами собою сомкнулись, успокоенные… И только тогда, когда шорох покрывал и усталый, приглушенный звон браслетов и ожерелий возвестили о приходе Акамие, тогда открыл глаза Эртхиа. Увидел, как босые мальчишечьи ступни под текучим шелком, под широкими браслетами, в которые заключены покорные щиколотки, как сонно, лениво ступали они, неловко, неверно между двух пар обутых в сандалии, услужливо семенящих ног. И вдруг пробудились, замерли, наступив на сухие лепестки, замерли, чуть приподнявшись на носках. Эртхиа, затаив дыхание, улыбнулся. Акамие отнял локти из рук евнухов. — Вон пошли! Оставьте меня. И зевнул, не от усталости — мигом сон улетел, спугнутый радостью и страхом — от волнения. — После вас позову. Все — вон! Спать хочу… И когда упала завеса за последним, сдержал нетерпение, выждал, чтобы удалились их шаги. — Брат… — позвал шепотом, — ты здесь, брат? Эртхиа высунул руку из-под кровати. Акамие подбежал и помог ему выбраться наружу. Стоя на коленях, они обнялись. И не могли дышать, а только часто вздыхали, и плакали оба. Ибо сказал сказавший: «Кто не прольет слез при расставании или при встрече после долгой разлуки, тот воистину человек с каменным сердцем и недостоин дружбы». — Ты вернулся, мой дорогой брат, живой и невредимый! Как ты думаешь показаться на глаза царю? Я просил за тебя, но… Эртхиа опустил глаза. — Отец не узнает, что я здесь. Мало времени у меня — Ханис ждет за городской стеной. Когда в полдень дневная стража принесет узникам еду, мы должны быть далеко. — Ханис? Так ты нашел его сестру? Она жива? — Я посватался к ней. Акамие всплеснул руками. — Но постой, что за разговор… Как пропылились твои волосы и одежда! Моя купальня наполнена, как бы ты ни спешил, у тебя хватит времени вымыться, идем, я помогу тебе. Там ты мне все и расскажешь. Акамие вытер ладонями щеки и повел брата в купальню. Погрузив иссушенное горячим ветром тело в прохладную воду, Эртхиа застонал, взгляд его затуманился, на лице расцвела блаженная улыбка. — Я мылся в бане в последний раз перед свадьбой, — пожаловался он. Акамие усмехнулся ласково и принялся вливать в бассейн благовония из сосудов с узкими горлышками. — Роза, цветки пальмы и сафлор. Расскажи мне о сестре Ханиса. Как жаль, что я его больше не увижу! — Она красивая, — мечтательно улыбнулся Эртхиа. — Да. Покрывала не носит, носит штаны, не поясе — длинный меч, и я на ней женюсь. Акамие прыснул. Он как раз расплетал косу Эртхиа, черные пряди растекались в прозрачной воде. — Ты решил? А она согласилась стать второй женой? — Да, в этом все дело. Я спросил Ханиса, будет ли она у меня единственной женой. Ханис ответил: если будет, то единственной. А ты что скажешь? — Что ж я скажу? Ханис знает больше. У тебя ведь есть уже жена, мой брат-воин, и будут еще. Но не Ахана-царица. Эртхиа рывком обернулся, расплескав воду и намочив рубашку Акамие. Черные пряди заклубились вокруг него. |