Онлайн книга «Выстрел в Опере»
|
— Вали, кому сказала! — Я никуда не пойду. Это мой дом. Ваша квартира приватизирована? — Что? — Ведь приватизирована, — злорадно заткнула новую «нормально» орущую маму новая «нормальная дочь». — Я все знаю! — Тебе-то чего? — опешила мама. — А очень даже того! — приняла Чуб позу руки в бока. — Если она приватизирована, по закону Маше принадлежит ее четвертая часть. И если вы отказываетесь признавать меня дочерью, по закону Маша может сдать ее мне. Мы уже и с нотариусом договорились. — Что-что? — То-то! Сейчас едем и оформляем договор! — На мою квартиру? — На Машину четвертую часть квартиры, на которой теперь буду жить я, — победительно улыбнулась Землепотрясная. — Ясно? — Только сунься сюда! — взвизгнула Анна Николаевна. — Я милицию вызову! — Это я милицию вызову, — радостно откликнулась Чуб, — если вы откажетесь меня впускать. И покажу им бумаги. — Хулиганка! — Это вы хулиганка. А я — законопослушная гражданка, и по закону нашей страны Маша имеет право делать со своей частью все, что угодно. Сдать ее мне, продать ее мне… Кстати, хорошая идея. Я покупаю ее часть и поселяюсь здесь. У вас какой метраж? Метров пятьдесят? А ты, Маш, чего стоишь? Иди вещи собирай, бумаги там разные. Не мешай мне с мамулькой ругаться. — Какая я тебе «мамулька»? — осатанела Машина мама. Маша юркнула в «детскую». И удивленно замерла — пол был покрыт пластиковыми мешками. На них возлежала картошка, любовно разложенная по фасону, размеру и степени гниения. Анна Николаевна закупала картофель мешками, зимой и летом, и перебирать его пару раз в месяц было ее любимым успокоительным, заменявшим маме вязание, медитацию и прочие радости. Блудная дочь вдохнула запах земли и подвала. Косолапо передвигаясь между шарами картофелин, добрела до окна, рванула створки и… Вскрикнула, увидав внизу Красавицкого. Мирослава. Мертвого! Он стоял под окном, запрокинув голову, — он смотрел на нее. Он не должен был там стоять, он должен был лежать в земле на каком-нибудь кладбище. …ее одногруппник, ее минувшая любовь — сатанист и убийца, спасший ей жизнь. Лицо Маши замерло в той же гримасе, в какой застыла минуту назад ее мать, — с открытым ртом и остекленевшими глазами, не верящими своей способности видеть. — Маша, — позвал Мир Красавицкий, дав почву для неверия Машиным ушам. — Это я. Не бойся. Все в порядке. — Ты жив? — спросила она еле слышно и тут же истерично продублировала свой вопрос: — Ты жив?!!! Мир! Ты жив?! Ссорящиеся за дверью не могли ее слышать. — А вы знаете, что я — ведьма? Я могу вас сглазить! — гремел голос Чуб. — И вы ничего не сможете сделать, вы же — не ведьма. У вас даже в роду не было ведьм! Даша явно решила взять Машину мать «на слабо». — Это у нас-то не было ведьм! — закричала Анна Николаевна. — У вас! У вас! — исхитрилась перекричать ее Чуб. — Я жив! — крикнул Мир снизу. — Можно войти? Маша активно закивала. Однокурсник проворно забрался по пожарной лестнице, спустившись по которой три дня тому «как воровка», Маша ушла из дома «навсегда». — Ты жив… Он сидел на подоконнике. Красивый. Серьезный. В костюме и галстуке. — Там, в больнице, врач сказал нам неправду? — Маша коснулась его руки — рука была теплой. Он был жив. Она и не видела его мертвым! Врач, сообщивший им в коридоре больницы страшную новость, наверняка перепутал имя больного. — Врач сказал нам, что ты… — Я знаю, — скучливо обрубил ее Мир. И Маша расслышала: ему не интересно об этом говорить. «Логично», — подумала она. Наверное, все три разделивших их дня ему пришлось говорить только об этом. — Я так рада, что ты жив, — сказала она и осознала сказанное. Он не погиб, спасая ее. Она — не убийца! Невиновна!!! Радость, огромная, заполнила тело. — Ты цел? — взволнованно заворковала она. — Было столько крови. У тебя был перелом? Или нет? — Бог с ним со всем, — сказал Красавицкий. — Все это ерунда, в сравнении… — С чем? — Я должен сказать тебе очень неприятную вещь. — Обещание пророкотало мрачно и глухо. — Я люблю тебя, Маша. Я не смог тебя разлюбить. Виновна!!! «Присуха! Приворотное зелье… Даша приворожила его ко мне». Радость померкла. — Поздно, — вынесла приговор она. — Для любви нету «поздно». То же самое Маша сказала и Врубелю. «А если нету поздно?» Но оказалось, что поздно — есть. — Мир, прости меня, — попросила студентка. — Но я… не люблю тебя больше. Я любила тебя на первом курсе. И на втором… Ты не обращал на меня внимания. А я думала, что люблю тебя, но… Мир Красавицкий — самый красивый парень их института — был невзаправдашней любовью. Маша любила его как книжный идеал, любила тогда, когда еще не жила, а только мечтала о любви в стеклянном аквариуме своего одиночества. Но даже ее книжные фантомы — мечты о сказочном, фантастическом булгаковском мире — оказались на поверку более реальными, чем ее надуманная любовь к реальному Миру. — Я люблю другого. Прости. — Я прощу тебе все, что угодно. Я же люблю тебя, — сказал он. — Нет. Ты не знаешь, — возразила она. — Я жду ребенка! От другого мужчины. От Михаила Врубеля. Он умер… Машина Страшная Тайна вырвалась наружу, облеклась в слова. Слова разрослись, наводнили комнату. «Что делать?!» Она ждала ребенка от мужчины, похороненного столетье назад. Она ждала ребенка, и кабы ее мать знала об этом, отвлечь ее от морального уничтожения дочери, «принесшей в подоле», не смогла бы и Землепотрясная Даша. Она, двадцатидвухлетняя, почти изгнанная из дома, почти разжалованная из Киевиц, ждала ребенка и отчаянно не знала: как жить?! — Ну и что? — пожал плечами Мир Красавицкий. — Это ничего не меняет. Для меня — ничего. Я люблю тебя. Я усыновлю твоего ребенка. Странно. Его презрение к Машиной тайне прогнало из комнаты страх. — А как ты узнал, где я живу? — спросила она. — Это было не трудно. |