Онлайн книга «Две зимы и три лета»
Егорша невозмутимо, будто все это не касалось его, докурил папироску, поправил рукой волосы. Потом так же невозмутимо обвел прищуренным взглядом избу и усмехнулся: — А по-моему, у нас кворума не хватает. Вхолостую идет прения. Гавриловна, — обратился он к матери, хлопотавшей над самоваром в задосках, — позови дочерь. Лизка была в боковушке. Такой уж порядок: пока судят да рядят старшие, девка в стороне. И вот она вышла. В новом, красного сатина платье. С туго заплетенной косой. Поклонилась, как положено. Так, так, сестра, подумал Михаил. Дадим от ворот поворот, но так, чтобы сватам обиды не было. И Степан Андреянович и Илья Нетесов — что они нам худого сделали? У Степана Андреяновича в глазу заблестела слеза — разволновался старик: — Лизавета Ивановна, мы вот тут… Его оборвал Егорша: — Постой, дед. Вы поговорили, теперь мы поговорим. Он сдвинул в сторону тарелки с грибами и стаканы и вдруг начал выбрасывать на стол деньги. Пачками. Одну пачку выбросил, другую, третью… Красные тридцатки, полусотни синие… — Вот, — сказал Егорша и в упор посмотрел на Лизку. — Как уговаривались. Я свое слово сдержал. С этим довесом можно заводить копыта. Это он мотоцикл продал, подумал Михаил и почему-то сперва посмотрел на ребят, а уже потом на сестру. Глаза их встретились. И надо же было так случиться, что именно в эту самую минуту под окошком раздалась свадебная песня: Лизавета Ивановна, Ты сама до вины дожила, Ты сама до большой доросла, Ты сама вину сделала. Молода князя на сени созвала, Со сеней в нову горенку. За дубовый стол посадила. Чаем-кофеем напоила. Калачами его накормила, Калачами круписчатыми, Пряниками рассыпчатыми, На красно крыльцо выводила, На коня его посадила… Бабы и девки по-старинному опевали Лизку. И, наверно, песня подтолкнула Лизку. Наверно, Лизка в своей простоте подумала: раз уж люди решили — свадьбе быть, то так тому и быть. Поздно теперь отступать. Она сказала, опустив голову: — Я согласна. 4 Илья поднялся из-за стола, как только выпили по первой стопке. — Куда это без разрешенья? — спросил Егорша. — А что-то голове тяжело. — Илья смущенно потер лысеющий лоб. — Надо немного воздуха свежего хлебнуть. — Давай хлебни, — милостиво разрешил Егорша. Михаил тоже вышел из избы, и под тем же самым предлогом — вроде и ему дышать нечем, он даже для наглядности воздух ртом похватал, а на самом-то деле он вышел, чтобы не остаться с глазу на глаз с новоявленным зятьком: просто сил нет видеть его самодовольную рожу. На улице было звездно и по-осеннему прохладно. И какие-то черные тени скользили по вечернему небу. Высоко. Под самыми звездами. Неужели это уже птица повалила в теплые края? Рановато бы, кажется. Еще ни одного заморозка не было. — Лебеди, должно, — как бы угадав его вопрос, сказал Илья. — Лебеди? — Михаил задрал кверху голову. — А разве они по ночам летают? — А кто их знает. — Илья закурил, оперся грудью на изгородь огородца напротив крыльца. — Может, и летают. — Нет, — возразил Михаил. — Лебедь свет любит. Разве что он нынче по ночам стал летать. А что, может, поумнел и лебедь. Днем-то нынче лететь — живо срежут. Я где-то читал: животные приспосабливаются… Михаил встал рядом с Ильёй и уже окончательно разговор с небес спустил на землю: — Ну как, наносил грибов-ягод? — Маленько, — глухо ответил Илья. — А я только сейчас понял, как без коровы жить. А ты ведь который год… Третий? — Да нет, ежели войну считать, когда Марья одна жила, то все шесть будет. — Порядочный стаж. Ну-ко давай, раскрой свой секрет — как жить без молока и песни петь. Илья промолчал. Насмешка не понравилась? Или, поди, и он, как Егорша, на него свысока смотрит? Поди, и по мнению Ильи он древесина пекашинская? — Ну да, — зло сказал Михаил, — я ведь и забыл: ты на особом положении, у тебя литер. А кой черт и молчит! Разве его это не касается? Разве он не от тех же колхозных трудодней живет? А что, что на трудодень? В прошлом году не дали по случаю засухи на юге, в этом году — по случаю прошлогодней. А что в будущем году будет? В это время на крыльцо вышла Татьянка («Чего ушли, Егорша сердится»). И Илья наконец разомкнул свои золотые уста: — Я, пожалуй, пойду, Михаил. — Куда пойду? Домой? — Да. — Ну, это не я решаю. Есть у тебя начальник. (Егорша Илье по отцу доводился двоюродным племянником.) — Нет, ты уж, пожалуйста, объясни ему. Скажи, к примеру, домой позвали или еще чего. Худо у меня, Михаил, дома, худо. — А чего? С Марьей поцапались? — Ах, кабы только с Марьей! Валентина у меня больна — вот что. — А чего с твоей Валентиной? — То-то и оно, что чего. — Илья оглянулся, заговорил шепотом: — С легкими неладно. Помнишь, я тут как-то у тебя Лысана брал, в район ездил? Ну дак я это Валентину в больницу возил. Страшно выговорить… Тэбэцэ… — Тэбэцэ? А это еще что за зверь? Я такого и не слыхал. — Слыхал. Туберкулез легких. — Что ты говоришь! Нда… От злости на Илью у Михаила не осталось и следа. Жалость, горячее сочувствие, желание хоть как-то помочь тому захватили его. Он стал уверять Илью, что это ничего, не страшно, что надо только питание получше. — И собаку бы хорошо зарезать жирную, — подал он уже конкретный совет. Салом собачьим заливают больные легкие. Ося-агент, я помню, еще в начале войны всех собак у нас переел, вот он и бегает теперь на нашу голову, — пошутил Михаил. — Мне на днях целый ворох налоговых извещений вручил. Поди, и тебя не обнес? — Не обнес! — охнул Илья и вдруг всхлипнул. — Ежели что случится с Валентиной, мне не жить… Скоро первое число, все в школу пойдут, а моя Валентина, что же, из окошечка будет смотреть? — Подумаешь, — одернул Илью Михаил. — Ну и из окошечка. Не она первая заболела. Не в этом дело. А ты перво-наперво маслозавод себе заводи. Я на днях узнавал: у Прошича коза все еще не продана. А козье молоко, по медицине, говорят, еще питательнее. — Нет, — сказал со вздохом Илья, — с козой теперь ничего не выйдет. Деньги, какие были заработаны в лесу, все до единого рублика спустили на молоко. И барана на той неделе прирезали… Я вот сидел у вас сейчас за столом — эх! Да что же это такое, думаю? Я здоровый мужик — и ничего у меня не выходит. А ты пацан от отца остался и уже семью вырастил, сестру взамуж выдаешь. — И тут Илья опять всхлипнул. |