Книга Последний ученик да Винчи, страница 10 – Наталья Александрова

— Как — сто пятьдесят? — удивленно переспросила Маша. — Вы хотели сказать — пятьсот? Ведь «Мадонна Литта» создана примерно в тысяча четыреста девяносто первом году…

— Браво, — усмехнулся Старыгин. — Ставлю вам пятерку, вы хорошо подготовились. По большинству предположений картина действительно создана в тысяча четыреста девяносто первом, но Леонардо писал ее на деревянной доске. Когда в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году она была куплена у герцога Литта в Милане, состояние ее было таким плохим, что ее пришлось немедленно перенести с дерева на холст. Для этого эрмитажный столяр Сидоров придумал специальную технологию, за это его наградили медалью… но я, честно говоря, хотел поговорить с вами о другом. Когда вы родились?

— Что? При чем тут это? — Маша недоуменно уставилась на собеседника. — Ну, седьмого июля. А почему это вас так интересует?

— А какого года?

— Семьдесят седьмого. Я пока что не делаю тайны из своего возраста. Но все-таки, почему вас так заинтересовали мои биографические данные?

— Я случайно взглянул на ваш паспорт, — признался Старыгин, — и хотел проверить, не ошибся ли я. Не показалось ли мне. Ведь такое удивительное совпадение…

— Да какое совпадение? О чем вы говорите?

— Подумайте сами. Седьмое число седьмого месяца семьдесят седьмого года. Четыре семерки.

— Ну и что в этом такого? — Маша пожала плечами.

— Вы помните — ваш дед, когда подарил вам пентагондодекаэдр, тоже говорил о четырех семерках! И не случайно он подарил такой редкий предмет именно вам, тогда совсем маленькой девочке! И, кстати, он сделал это совсем незадолго до своей смерти!

— Все равно я ничего не понимаю. Почему вас так взволновали эти четыре семерки?

— По двум причинам.

Старыгин шагнул к столу с картиной и включил ультрафиолетовую лампу.

— Вот одна из этих причин.

Маша наклонилась над холстом и увидела четырехзначное число. Это число, связанное непонятным образом с датой ее рождения, а еще больше — волнение реставратора заставили ее сердце биться чаще, внушили ощущение серьезности происходящего.

— А… вторая причина? — проговорила девушка, распрямившись и невольно понизив голос.

— Сейчас я вам покажу эту вторую причину. Пойдемте.

Ничего не объясняя, он вышел из лаборатории, запер дверь и повел Машу по коридорам здания. Эти служебные коридоры мало напоминали великолепные анфилады музея. Плохо освещенные, довольно узкие. Маша с трудом верила, что находится в Эрмитаже. Несколько раз свернув и поднявшись по лестнице, они оказались перед дверью с медной табличкой «Кабинет рукописей».

— Сейчас перед вами откроется самый красивый вид в нашем городе, — с явной гордостью сообщил Дмитрий Алексеевич своей спутнице.

— Ну уж и самый красивый…

— Вот увидите!

Старыгин нажал на кнопку звонка, и почти тотчас дверь открыла невысокая сутулая женщина лет сорока с приятным улыбчивым лицом.

— Дима! — радостно проговорила она при виде Старыгина. — Ты к нам? Заходи, мы тебя угостим печеньем… а кто эта девушка?

— Консультант из института прикладной химии, — не моргнув глазом, соврал Старыгин. — А мы к тебе буквально на одну минуту, нам нужно взглянуть на трактат «О происхождении сущего и числах, его объясняющих».

— Ты имеешь в виду малый трактат Николая Аретинского? А какое отношение он имеет к прикладной химии?

— Самое прямое!

— Только здесь! — озабоченно ответила женщина. — Выносить нельзя, даже тебе!

— Понятное дело! Я знаю, как у вас все строго! Нам нужно только прочесть один абзац.

Женщина развернулась и, слегка прихрамывая, пошла по узкому коридору между двумя рядами высоченных стеллажей, до самого потолка уставленных картонными папками и коробками. Маша перехватила мимолетный ревнивый взгляд хранительницы рукописей и усмехнулась: похоже, та явно питала к Дмитрию Алексеевичу не вполне служебный интерес.

Коридор кончился, и они оказались в просторном кабинете с двумя огромными окнами.

Маша ахнула: она действительно никогда не видела ничего подобного. Одно окно выходило на Неву, ослепительно сверкающую под щедрым июльским солнцем, второе — на Зимнюю канавку и здание Эрмитажного театра. На другом берегу Невы виднелась Петропавловская крепость.

— Я вам говорил, — вполголоса промолвил Старыгин, заметив Машин восторг. — Правда ведь, замечательно?

В его голосе звучала такая гордость, как будто это он сам так расставил здания и провел реки, чтобы создать этот неповторимый вид.

Хранительница кабинета уселась за компьютер и защелкала клавишами.

— Малый трактат Николая Аретинского… — пробормотала она, вглядываясь в колонки цифр на экране монитора. — Вот он, единица хранения номер… тридцать четвертый шкаф, седьмая полка…

Она встала из-за стола и своей неровной, будто ныряющей походкой прошла к одному из стеллажей.

— Дима, помоги мне, пожалуйста…

Старыгин приподнялся на цыпочки и достал с одной из верхних полок большую картонную коробку.

— Только для тебя, — вздохнула хранительница и снова бросила на Машу недовольный взгляд.

Маше вдруг захотелось совершить какой-нибудь хулиганский поступок: показать зануде-хранительнице язык или разбить графин с водой, стоящий на подоконнике, либо же разбросать листочки из многочисленных папок, лежащих на письменном столе. Хотя за листочки, пожалуй, могут и побить, они тут все на бумажках повернутые… Маша ограничилась тем, что поглядела на хранительницу очень холодно и высокомерно.

— Вот оно! — победно проговорил Дмитрий Алексеевич, не обратив ни малейшего внимания на обмен женскими взглядами. Он открыл коробку и осторожно выложил на стол темный от времени манускрипт, каждый лист которого был аккуратно упакован в прозрачную пленку.

Маша взглянула через плечо реставратора и разочарованно вздохнула: документ был написан от руки почти совершенно выцветшими коричневатыми чернилами и каким-то удивительным почерком, очень красивым, но неразборчивым. Самое же главное — он был написан на совершенно незнакомом Маше языке.

— Какой это язык? — спросила Маша, искоса взглянув на реставратора.

— Латынь, разумеется.

— И вы можете это прочесть?

— Конечно, — он даже, кажется, удивился ее вопросу, как будто каждый современный человек просто обязан понимать латынь.

Маша почувствовала легкое раздражение: эти эрмитажные работники, похоже, смотрят на всех остальных людей свысока, как на полуграмотных.

Старыгин осторожно перевернул несколько хрупких страниц манускрипта, достал из кармана старинную лупу в красивой бронзовой оправе и начал медленно читать, на ходу переводя текст с латыни: