Онлайн книга «Дама Тулуза»
Как ошпаренные, выскакивают из города бокерцы. Из Винных ворот, конечно. И хотят ударить по Фуко. И тут на них из засады бросается Симон. Битва закипает сразу в двух местах. И день остановился, бесконечный и яркий, как картинки в часослове. Красные древки копий – будто нарочно их выкрасили. Лошади спотыкаются о завалы тел. С кольев свисают кишки. Крик и вонь, звон металла и стон земли. Остановились, когда стало темно, – будто ото сна очнулись. Симона отбросили к самому палисаду его лагеря, вынудили отступить и скрыться, но штурмовать не захотели, ушли в Бокер. В лагере разило, как на бойне. Посреди палаток, где было свободное место, запалили факелы. Стаскивали туда раненых. Медикусы помыкали баронскими оруженосцами и разоряли припасы, бесконечно требуя овечьего жира, меда, чеснока. Между медикусами сновали монахи и те из рыцарей, кто не хуже костоправов умел промывать раны и накладывать повязки. Симон крепко спал в своей палатке. – Мессир!.. Монах. В руке, окровавленной по локоть, – горящий факел. Симон сел, сердито уставился на него. – Что случилось? – Пленный. Он ранен. – Ну так добейте его, – сказал Симон. – Я спать хочу. Но от этого монаха за здорово живешь не отделаться. Он настырен и неуступчив. Он не желает отдавать на расправу католика. – С чего вы взяли, что он католик? – спрашивает Симон. Зевает душераздирающе. – Вы должны остановить ваших людей, мессир, – говорит монах. – Они хотят предать его мучительной смерти. Они хотят… в отместку за поражение… Монах говорит еще что-то. Сонная тяжесть тянет Монфора к земле. Со стоном он поднимается на ноги. – Где этот ваш католик? Монах обрадованно тащит Симона за собой. Граф спотыкается. – Что он говорит? – спрашивает Симон. Монах объясняет, что пленный ничего не говорит, только кровью плюется. Среди раненых и вправду лежал кровавый куль, перехваченный веревкой. Дергался, всхлипывал. Симон подошел поближе. Велел монаху перевернуть пленного на спину и посветить. Оказался пленный молод. Был светловолос, лицом неинтересен – некрасив и мелок. Однако что-то знакомое померещилось в нем Симону. Ибо многих баронов в Лангедоке знал он и прежде, и не все с ним враждовали насмерть. Пока что Симон сказал: – Сними с него веревки и перевяжи его раны. Когда это было сделано, Симон уселся рядом с пленным. Спросил, как того зовут, чтобы знать, каким именем отметить могилу. Белобрысый и бровью не повел, назвался охотно: – Понс де Мондрагон, иначе – Понс с Драконьей Горки, мессен. И напиться попросил. Монах ему воды по симонову знаку дал. Симон подождал, пока Понс перестанет захлебываться. – Драгонет с Драконьей Горки – не родич ли твой? – спросил Понса граф Симон. Понс радостно отвечал, что граф Монфор говорит чистую правду. Драгонет – старший его брат и рыцарь великих достоинств. И всем ведомо, что доблестен он, верен слову, с бедными щедр (хоть и сам небогат), к побежденным милостив, с победителями учтив и… Симон хмыкнул. – Помню твоего брата. Драгонет. А как его настоящее имя? – Гийом. – Что же, Понс, твой брат Гийом тоже против меня воюет? – Да кто же из благородных и верных рыцарей против вас нынче не воюет? – отвечал простодушный Понс. Симон сперва хотел прогневаться, да поневоле рассмеялся. Жаль было бы убить этого Понса. – В прежние времена у меня не было ссор с твоим старшим братом, – молвил он Понсу. – В те времена вы, мессен, были в Лангедоке единственным сюзереном, – пояснил Понс охотно. – Но нынче все переменилось. Ведь вернулся наш прежний граф, наш Раймон. Как же нам не отстаивать наследие его, коли он исконный наш владетель? – Ваш Рамонет режет пленных на куски, – задумчиво сказал Симон. Тут беспечный Понс вдруг озаботился, устремил на Симона тревожный взгляд. А Симон это заметил и рассмеялся. – Вот ты, Понс, сейчас в моей власти и, как я погляжу, не очень-то боишься. – Нет, – сказал Понс, – я боюсь. Он и вправду испугался. Даже губы побелели. Симон смотрел в темноту, туда, где был Бокер. На стенах еще тлел расклеванный воронами труп франкского рыцаря. Худо Симону было. – Не стану я тебя на куски резать, Понс, – сказал Симон, наконец. – Благодарю. Это Понс от всей души произнес. – А вместо этого отпущу тебя в Бокер, – продолжал Симон. – Вижу я, что раны твои несерьезны и завтра уже сможешь уйти. Понс призадумался. – Для чего вы меня хотите отпустить, мессен? – спросил он. – Я ведь никакого слова вам не давал – Хочу воспользоваться тем расположением, какое было прежде между мной и твоим братом. Скажи ему, как я обошелся с тобой, и передай вот что: пусть устроит мне встречу с Рамонетом, сыном Раймона. Понс нахмурился. – Не возьму я в толк, мессен, чего вы добиваетесь. – Тебе не нужно ничего брать в толк. Передай Гийому мои слова. Ради этого я оставляю тебе твою жизнь, не то висеть тебе посреди моего лагеря вниз головой. Поднялся, оставив Понса в смущении, и ушел в свою палатку. А Понс подумал-подумал и безмятежно заснул. И во сне ему грезились красивые птицы. * * * Весть из Тулузы от сенешаля Жервэ была такая: едва прослышав о приближении прежнего графа, Раймона, забеспокоился город, прокатились по нему разные слухи. Все кругом шушукаются и перешептываются – прикидывают, как ловчее перекинуться от Монфора под руку изгнанного тулузского графа. Тем более сейчас подходящее время, считают смутьяны, что Симон от Тулузы в отдалении. Завяз в Бокерской осаде и не скоро выберется. Если вообще выберется. А молодой Рамонет сделался ныне средоточием всех надежд и упований… Симон этой вестью со своими баронами поделился. И спросил их: что бы они ему предложили? Молчание прихлопнуло симоновых баронов вместе с Симоном, как крышка гроба. Только слышно было, как за пологом палатки конюх негромко уговаривает лошадь: «хорошая моя… хорошая моя…» Наконец Гюи, брат Симона, сказал: – Будто вы сами, мессир, ответа не знаете. Тринадцать седмиц мы стоим под стенами Бокера и всякий день боимся не увидеть наутро знамени на донжоне. Нужно снимать осаду и возвращаться в Тулузу. Иначе потеряем и Ламберта, и вашу столицу… |