Онлайн книга «Дама Тулуза»
Его католическое величество Филипп-Август не меньше симонова обеспокоился тем, как развиваются события на Юге. Клятвы были еще свежи, битвы еще кровоточили в памяти, не осыпалась еще с Монфора позолота почестей. И потому повыдергивал король Франции полторы сотни ленников своих из их владений и отправил вместе с Симоном в Лангедок – во исполнение обетов. Мыслями о пехоте Монфор пока что себя не заботил – этого добра можно набрать и южнее. Без пеших, без обоза, без женщин – отряд в полторы сотни конников примчался в Ним, где назначил встречу Гюи де Монфор. Словно из воздуха появился в городе граф Симон, так что в Ниме при виде его аж крестами вокруг себя замахали: не чудится ли? В самом деле, разве дано человеку столь быстро переменять одно место на другое? Иные из Иль-де-Франса до Лангедока по полгода добираются; Монфор же в две седмицы набрал людей и эдакое пространство с ними одолел. Да только своего брата Гюи и его католического воинства в Ниме Симон уже не застал. Не дождавшись, ушли на Бельгард – малый городишко в нескольких верстах от Бокера. Бельгард вздумал было сдаться Рамонету, но тут же отказался от этой мысли, едва только завидел золотого вздыбленного монфорова льва. Все эти новости донесли до Симона в Ниме. Симон сказал: – Очень хорошо. И потащил весь свой отряд в местный собор, к мессе. Лошади заполонили площадь перед кафедралом. Конюхи, удерживая их, охотно вступали в перебранку с горожанами. Те для такого дела повысовывались из окон. Да только одно было плохо: почти не понимали они наречие друг друга. Симон с его рыцарями, гремя шпорами, звеня кольчугами, источая едкий запах конского пота, загромоздили нимский кафедрал. По распоряжению графа, епископ исповедал и причастил франков, все полторы сотни. После этого Монфор тотчас же оставил город и скорым шагом двинулся на Бельгард. И вот подходит Гюи де Монфор под стены Бокера – а Симона еще нет. Симон в это время только-только приближается к Ниму, о чем его брату пока что неведомо. С Гюи большое войско – все, кто отозвался и пришел, являя верность клятвам, а таких немало. В Бокере, конечно, сразу увидели. Как не видеть, когда шли берегом, развернув знамена. – Мессен, – сказали верные друзья Рамонету, – сдается нам, что это симонов лев надвигается на нас своей оскаленной пастью. И повелевает Рамонет закрыть городские ворота и поднять на стены котлы со смолой и маслом. А между тем Гюи разворачивается на равнине перед Бокером и начинает бить рукоятью меча в щит и кричать Рамонету обидное – чтобы тот вышел из города и дал, как полагается, бой. Рамонет пока что слушает да в монфоровом войске знамена считает. Затем снаряжается сам и велит еще сотне рыцарей снарядиться как для битвы и выводит отряд за ворота. Однако на широкую равнину они не выходят, а вместо того выстраиваются вдоль стен. На стенах ждут арбалетчики и под котлами с маслом разведен огонь. Время разворачивает свой свиток, виток за витком, а на равнине перед Бокером, кроме пустой перебранки, ничего не происходит. Слегка подав вперед лошадь, кричит Гюи де Монфор сильным, красивым голосом: – Эй, Раймончик! Что ты делаешь в моем Бокере? Рамонет напрягается, пытается отвечать достойно. – Кто тебе сказал, франк, что это твой Бокер? – Доблесть моего брата! – К черту твоего брата, франк! – Многие пытались, Раймончик, да немногие после того живы! – Это город моей матери! – срывая уже голос, кричит сын Раймона Тулузского. Да только разве переорешь Гюи де Монфора? – Которой? Запутался я в женах твоего отца, Раймончик! Сколько их у него было? Шесть? Семь?.. К вечеру рыцари, истекшие потом под доспехами, отходят в Бельгард. Рамонет, осипший, скрывается в Бокере. * * * К вечеру следующего дня в Бельгард врывается Симон. Его конница грохочет и гремит и опустошает все окрест, как саранча Судного Дня. Гюи выходит к нему навстречу и без улыбки, крепко, обнимает брата. – Наконец-то! – говорит он. И берет Симона за руку и ведет в свою палатку, над которой развевается, дыбясь, золотой лев. – Вы голодны? – спрашивает он. – У меня живот болит, – ворчит Симон. – Две недели жрал-срал, с седла не слезая. – Я скажу стряпухе, чтобы принесла молока. – Скажите мне лучше, что здесь происходит. Гюи начинает рассказывать. Ему уже известно обо всем: и о том, как к Раймону прибыли посланцы из Авиньона, и о том, как старый Раймон уехал за Пиренеи, оставив войну молодому, и о том, как Ламберт де Лимуа оказался заперт в цитадели. – Так что теперь, мессир, Раймончик осаждает Ламберта, а мы осаждаем Раймончика. – Ох, – говорит Симон, потирая поясницу, – и задница у меня тоже болит. У вас тут есть постель? Не дожидаясь ответа, идет шарить в братниной палатке. Вскоре находит ворох соломы и вытертую оленью шкуру, все это бросает посреди палатки, подняв тучу пыли, и сверху обрушивается сам. Гюи стоит над ним, долговязый, как цапля. Молчит. Симон говорит – снизу: – Что же вы замолчали? Продолжайте. Гюи начинает перечислять имена сеньоров, которые отозвались на его призыв и явились в Ним. – Выходит, так, – говорит Симон, – что конница у нас с вами, брат, изрядная, но пехоты не привели ни вы, ни я. Без этого мяса наша превосходная конница увязнет… – Наберем в окрестных деревнях. Долго ли сунуть мужланам по пике и объяснить, как надлежит бежать подле конных… Слушая и одобрительно кивая, Симон вместе с тем почесывает в штанах и вдруг, перебив брата, произносит задумчиво: – Кажется, я кое-что еще отбил себе об это проклятое седло. – Я напишу Алисе, – с серьезным видом говорит Гюи. – Завтра попробуем выманить Рамонета на равнину, – говорит Симон и неудержимо зевает во весь рот. – Где эта ваша стряпуха с молоком?.. * * * Однако выманить Рамонета из Бокера не удалось и Симону. Единственное, что сделал сын бывшего графа Тулузского, – вывесил на стенах, обратив к лагерю Монфора, несколько трупов с отрубленными руками и ногами. Неподвижно сидя на коне, Симон смотрел на почерневшие куски мяса, облепленные мухами. И молчал. У Симона было странное выражение лица – грустное, почти нежное. Будто перед ним спало невинное дитя. Потом Симон повернулся к своему брату и молвил: – Раймон горько заплачет над тем, что делает сейчас. |