Онлайн книга «Дама Тулуза»
Симон принимает у Анисанта письмо, мимолетно подносит печать к губам: Алиса. Анисант с трудом покидает седло. Подходит к реке, долго пьет, зачерпывая воду ладонями, умывает лицо, приглаживает волосы. Симон спешивается тоже и привязывает обоих коней. Подходит ближе к Анисанту, показывает на его руку: – Вы ранены. – Это наименьшая из моих бед. Письмо Алисы лежит в ладони Симона. Анисант говорит очень тихо: – Мессен, я еду к вам от самой Тулузы, останавливаясь только для короткого ночного отдыха. Запах близкой беды бьет Симону в ноздри. Так явственно, что на миг земля уходит у него из-под ног. Резким движением сжимает письмо в кулаке. – Что случилось? – кричит Симон. – Что еще случилось? – Мессен, мне трудно говорить об этом… Анисант отводит глаза. Тяжелое дыхание Симона обдает его щеку, будто исходит от крупного зверя. – Что случилось? – повторяет Симон. И говорит ему посланец Алисы: – Мессен, вы потеряли Тулузу… * * * Любимое имя, самочинно слетевшее с губ в разговоре с сестрой, жгло Рожьера огнем – и жарким, и сладким: «Раймон»! Старый граф Раймон Тулузский скрытно вышел из Арагона, преодолел Пиренеи трудными дорогами, которые ведомы лишь пастухам и разбойникам, – и вот он в Кузеране. Они все ждали его здесь, от нетерпения пальцы изгрызгли, едва до костей не сглодали: и Рожьер де Коминж, и его отец Бернарт, и молодой граф Фуа, и знатный рыцарь де Сейссак, и другие… И вот несется Понс Кормилицын Сын – без седла, молотя лошадь босыми пятками, и блажит: – Едет граф! Едет!.. Рухнуло сердце у братьев Петрониллы и все в душе их обвалилось разом: граф Раймон!.. А Раймон спешился, ведет лошадь в поводу. На уздечке тихо позвякивает бахрома. Да и не ведет вовсе, лошадка сама за ним ступает, как привязанная, каждым мелким шажком красуется. И видит Рожьер долгожданное, красивое, старое лицо с легкой сеткой морщин, с безвольной складкой у губ, с лучистыми темными глазами, полными донного света. И ничего больше вокруг себя не замечает Рожьер, кроме этого лица. А Раймон идет себе как ни в чем не бывало, чуть лукавый, слегка виноватый: неужто из-за меня весь этот переполох? Позабыв приличия, Рожьер выбегает ему навстречу и, не добежав трех шагов, падает на колени – на оба! – и простирает к нему руки. Раймон склоняется над ним и поднимает с колен, и обнимает, как собственного сына, и утешает, и уговаривает. Теперь все будет иначе, все будет хорошо… И остальные, кто вышел встречать Раймона, обступают старого графа тесной толпой, целуют его руки и одежду, и смеются и плачут от радости. И Раймон – заласканный, зацелованный – смеется и плачет тоже. Наконец-то вокруг родные лица. Бернарт де Коминж произносит торжественно: – Добро пожаловать домой, мессен. А де Сейссак добавляет: – Не верится, что вы вернулись, мессен. Вы с нами! – Я здесь, – заверяет его Раймон, протягивая к Сейссаку тонкую руку в перстнях. – Я с вами, сеньоры. И обнимая за плечи Рожьера и графа Бернарта, он идет дальше, а лошадь деликатно следует за ним. И Рожьер де Коминж громко хохочет, запрокинув голову к небу. Поблизости, почти незаметный, хихикает Понс Кормилицын Сын. Раймон вернулся. Теперь они отомстят Монфору за все унижения. * * * Было время, когда все были молоды и хороши собой и, соперничая, ухаживали за красивыми дамами. И чудили – чудили так, что впору теперь самим не поверить: неужто может человек такое – мало что выдумать, так еще и сотворить? И на все хватало сил и внутреннего жара: и на стихи, и на любовь, и на дружбу, и на охоту, и на самозабвенное вранье. И оставалось еще немного, так что иногда они ссорились, чтобы слаще было примирение. А сыновьям достались война и изгнание. Так крепко любил граф Раймон свой народ, что ни одному человеку из владений Тулузских не желал причинять стеснения, пусть даже еретику. И последними, самыми яркими, закатными красками запылало при нем небо над Тулузой. И все разом под этим небом пели и голосили, кто как хотел, – вольно, во всю глотку, а граф Раймон был полон любви и радовался. И в добросердечии и беспечности своей пропустил он то короткое время, когда следовало умерить слишком громкий голос катаров в своей стране. И отлучили графа Тулузского от Церкви, а владения его отдали католикам. И настала для Тулузы долгая ночь. Чего ждут теперь от Раймона его старые бароны и молодые их сыновья, изголодавшиеся душой по музыке, по свободе и свету? Думают, что одним своим возвращением вернет он былое великолепие? Что вновь расцветит Лангедок цветами любви и воли? * * * Раймон пьет вино, смеется, он вспоминает одно куртуазное приключение за другим. Обрывки стихов и песен, имена трубадуров и прекрасных женщин, смех и слезы – ах, какое было время, Господи! И вот в этот щемяще-сладостный поток, дразнящий и без того взволнованное сердце, врывается хриплый голос Рожьера: – Тулуза готова восстать, мессен. Все готово. Тулуза ждет только вас, мессен. Вместе мы вышвырнем Монфора. Возьмите нашу кровь, если она для этого потребуется. И меркнет все перед взором Раймона. Бывший граф Тулузский – не трус. Но он не воин. А молодые сыновья старых баронов полны нетерпения, и кровь бьется в их венах, рвется наружу. И ради того, чтобы вернуть в Лангедок куртуазность, хотят они убивать, колоть и резать, вешать и жечь, без пощады, без милости и сожаления. И говорит Рожьер де Коминж с легким укором: – А сын ваш со своими авиньонцами творит чудеса. И еще он говорит: – Ваша Тулуза ждет вас, мессен. Вместо ответа Раймон улыбается, и лучики света разбегаются вокруг его темных глаз. * * * – Я потерял Тулузу? Ах ты… щенок! Тварь!.. Выблядок!.. Что ты плетешь? Повтори! – Это правда… Вы потеряли ее, мессен. Коротко размахнувшись, Симон бьет Анисанта по лицу. Тот не выдержвает – вскрикивает. Из разбитой губы проступает кровь. – Повтори! Анисант молчит. У него темнеет и мутится в глазах. Второй удар – по раненой руке. Взвыв, Анисант валится на траву. – Повтори! – Мессен, в письме… там все сказано. – Лжешь. Предатель! |