Онлайн книга «Дама Тулуза»
Гюи заметил это, когда она помогала ему одеваться. – Что это вас так разнесло, жена? – спросил он с подозрением. – Вы больны, а? Она покачала головой, боясь разрыдаться и тем вызвать его гнев. Гюи затянул пояс и сказал догадливо: – Что, опять ревели? И когда она кивнула, спросил: – На этот раз из-за чего? Обидел я вас? Петронилла довольно долго молчала и вдруг, подняв глаза, проговорила: – Муж, вы меня совсем не любите. Гюи искренне удивился. Так удивился, что на кровать обратно шлепнулся и рот разинул, будто деревенщина на ярмарке. Полюбопытствовал: – А почему я должен вас любить? – Но ведь я выдана за вас замуж… Петронилла залилась багровой краской и замолчала. Гюи глядел на нее исподлобья. Под его взглядом она краснела все больше и больше. – А если я… – прошептала Петронилла. – Если я вам… ребенка… то… Гюи честно ответил: – Скажите спасибо, жена, что я вас не придушил без лишних затей. Ваши братья – клятвопреступники. А Рожьер де Коминж убил моего дядю… Петронилла присела на кровать рядом с мужем. Сложила руки на коленках, повертела пальчиками. Робко ткнулась лицом мужу в плечо. Не отодвинулся. – Если вы меня ненавидите, – сказала Петронилла, – тогда почему же… ночью… – Отец велел, – ответил Гюи просто. * * * Нынешняя зима была для Симона долгой и одинокой. И не упомнит, когда столько печали наваливалось на него разом. Сперва отправил в Бигорру младшего сына: пусть наберет, сколько сможет, подкрепления у драчливых гасконских баронов. Не все же они на стороне еретиков драчливость свою тешат? Вскоре после того уехала в Иль-де-Франс дама Алиса. Кажется, впервые в жизни так между ними вышло, что не Симон ради похода оставляет Алису, а наоборот – она бросает супруга в одиночестве и отбывает в путь. Алиса хотела просить для Симона помощи у короля Франции Филиппа-Августа. Настало время, сюзерен, выполнять обещание. Настало время. Алиса де Монморанси была в кровном родстве с королем и потому полагала скоро склонить его к согласию. Все так; да только непривычно это – чтобы Симон оставался, а Алиса уезжала… Вместе с графиней уехал на север и епископ Фалькон. И нависла над Нарбоннским замком мокрая, скучная южная зима. Сочилась влагой, томила бездействием и вовсе не спешила заканчиваться. А дама Тулуза тоже затаилась за своими валами и палисадами. До самой почти весны не тревожила Нарбоннский замок вылазками, не щипала и не покусывала старого льва за желтые бока. Зимовала. Симон подолгу просиживал у могилы брата – молился, грезил. Время будто застыло, перестав двигаться от истока к завершению. Когда настал, наконец, Великий пост, Симон начал истово поститься и выстаивал мессу иные дни по два раза. Он почти ни с кем не разговаривал. Он тосковал по брату. Ему не хватало Алисы. Ему не хватало Фалькона. * * * В Тарбе Гюи пробыл полтора месяца. За такой срок заручился поддержкой четырех баронов и с их помощью увеличил отряд на пятьдесят человек. Но это было и все. Дважды они с Петрониллой выезжали на охоту и один раз из этих двух едва не сломали себе шею на горных кручах. На прощание Гюи поцеловал жену ласковее, чем предполагал. А та обвила его шею тонкими белыми руками. У локтей уже проступили веснушки, предвестники нескорой весны. – Прощайте, муж, – сказала она. – Я так хотела бы родить вам ребенка. Гюи усмехнулся. Эту песенку она напевала ему в оба уха вот уже полтора месяца. – Я был бы вам очень признателен. Петронилла отстранилась, подергала мужа за рукав. – Смотрите же. – Куда? Гюи повернулся кругом. Петронилла засмеялась. – На меня смотрите. Видите? Ничего особенного в своей жене Гюи не приметил. Петронилла никогда не была хороша собой. В последнее время у нее немного расплылись носик и губки. Гюи относил это на счет ее плаксивости и непреходящей простуды. – Что, не видите? – настойчиво повторила она. – Не видите, как я подурнела? – Вижу, – проворчал Гюи. – Я думал, вас обидит, если я скажу. – Я понесла от вас, – сказала Петронилла, торжествуя. – Вы уверены? Она кивнула. Захохотав, Гюи подхватил ее на руки. Потом и сам будет себе дивиться – что за радость иметь дитя от нелюбимой женщины? Но, видать, такими уж вырастил их Симон: детей, наследников, в этой семье почитали за великое счастье. Петронилла взвизгнула, когда Гюи ловко ущипнул ее за бок, как делал прежде с кухонными девками, и поставил на ноги. – Вы мне такая милее, – сказал он. – Пусть подурнели, зато – мать моего сына. – Или дочери, – добавила Петронилла. Она была счастлива. – Пусть дочери, – согласился ее муж. – Я много раз видал, как это случается с другими. Помню и то, как у моей матери родился последний сын. Уже здесь, в Лангедоке… – Как его назвали? – Симон. Как отца. Петронилла задумалась. – Ваша мать – она, наверное, любит вашего отца? Как легко сходило с ее губ это куртуазное слово – «любовь». И как трудно укладывалось оно в голове ее мужа. – Не знаю, – сказал, наконец, Гюи. – У нас не говорят «любовь». У нас говорят «верность». Сколько же холода в этих франках… – Я люблю вас, муж, – сказала Петронилла де Коминж. Гюи погладил графиню по волосам, как маленькую. – А я не знаю, моя госпожа, люблю ли я кого-нибудь. – Но ведь у вас же есть… другие женщины… – С тех пор, как вы моя жена, – нет. Петронилла спросила с горечью: – Что, тоже отец велел? – Нет, епископ Фалькон, – простодушно брякнул Гюи. * * * Сен-Сернен, 250 год Ближе к началу времен жили на этой земле люди иного языка, о которых не помнят нынешние, ибо те не были их предками. Но уже и тогда стоял прекрасный город Тулуза, родным любовь, а пришлецам – пустое вожделение… Одни уже веровали тогда в Господа нашего Иисуса Христа и в честь Него выстроили маленький храм за тулузскими стенами. Другие же пребывали во тьме и, досадуя, то и дело воздвигались войной на познавших свет. Первым епископом Тулузским был некий Сатурнин, римлянин рода хорошего и состояния немалого. Был он ростом высок, лицом красив, на язык остер, на руку скор, сердцем же мягок, как теплый воск, только об этом не многие догадывались. |